— Если убить меня стоит твоей дерьмовой жизни, давай, попробуй. Ты знаешь, что мой отец найдет тебя, не оставив потом даже трупа, — бормочет она. Ее знаменитый язычок с серебряным пирсингом скользит по моему большому пальцу, и он выглядит очень, очень, блять, розовым.
— Ты такая болтливая, потому что знаешь, что твой отец защитит тебя, — рычу я, стиснув зубы и наклонив голову вперед. — Но судья не сможет спасти тебя от меня.
Ветер завывает в ушах, его сильный порыв развевает ее вишневые локоны по моему лицу, оставляя в носу запах ванили.
Так чертовски сладко, что меня тошнит.
Конечно, она пахнет сахаром, это просто еще один трюк, чтобы заманить всех ее жертв. Она родилась чертовой суккубой2, созданной, чтобы питаться мужчинами ради развлечения.
— Давай уже покончим с этим, — Фи поднимает подбородок, губы дрожат от страха. — Это всего лишь прелюдия, если у тебя нет яиц, чтобы довести дело до конца.
Мое здравомыслие висит на волоске, руки дрожат от неконтролируемой ярости, а пальцы впиваются в ее горло. Водонапорная башня грохочет под ногами, когда я отталкиваю ее еще дальше, и на платформе остаются только кончики ее ботинок.
Она в нескольких сантиметрах от жестокой, холодной смерти, и я хочу, чтобы она точно знала, кто ей ее подарит. Свободной рукой я хватаю ее за волосы и безжалостно оттягиваю их назад, заставляя смотреть на меня.
Слезы наполняют ее глаза, и две красивые капли падают вниз. Я наслаждаюсь этим зрелищем, испытывая опьяняющее садистское удовольствие от того, что она превращается из напыщенной стервы в беспомощную девчонку.
— Вот так, детка. Плачь для меня.
С развратной улыбкой я опускаю голову. Мне приходится немного согнуть колени, чтобы собрать ее слезы языком и проглотить их, как воду в пустыне. Из ее губ вырывается тихий стон, когда моя нижняя губа скользит по ее покрасневшей щеке, и от этого звука кровь приливает к моему члену.
Страдания Фи на вкус такие, что могли бы подпитывать меня вечно.
— Я ненавижу тебя.
— Я тоже, милая.
Я отстраняюсь настолько, чтобы увидеть ее глаза.
Уже далеко за полночь. Единственный свет на многие километры – робкое сияние луны, и его хватает, чтобы разглядеть ярость на ее лице. Черные стрелки под глазами подчеркивают ее узкие глаза.
Взгляд львицы в человеческой шкуре, готовой растерзать меня и почистить зубы моими костями. Враждебность обвивается вокруг ее зрачков. Как будто она всегда была такой.
Эта жестокая, прекрасная катастрофа.
Фи отпускает перила по обеим сторонам и на мгновение я думаю, что она собирается поддаться ветру и упасть вниз. Но ее маленькие руки сжимают переднюю часть моей кофты, чтобы оттянуть себя от края и приблизиться ко мне.
Наши носы соприкасаются, когда я наклоняю голову, прижимая лоб к ее лбу. По моим венам пробегает ток, когда я чувствую тепло каждого ее выдоха на своих губах, наполняющее наши легкие взаимной ненавистью, и я надеюсь, что моя ненависть такая же горькая, как и ее любовь.
Мы играем в опасную игру, в которой нет победителей и нет короны. Она закончится разрушением и королевством, превращенным в пепел.
Когда она высунула язык, мои руки инстинктивно схватили ее за голову.
У изгнанников нет королевства, а мне не нужна корона.
— К черту.
Мой рот с силой прижался к ее губам, и я резко оттащил ее от края. Мысли о последствиях улетучились в тот момент, когда я почувствовал, как ее губы прикоснулись к моим.
Это не было нежно или сладко. В этом не было ни доброты, ни любви.
Это стихийное бедствие. Жестокое и безжалостное.
Это не поцелуй.
Я, блять, разрушаю ее.
Мои руки опускаются на ее задницу, подтягивая ее к себе. Мягкие бедра Фи автоматически обхватывают мою талию, ее руки обвиваются вокруг моей шеи, и она практически карабкается по моему торсу.
Я всасываю ее нижнюю губу в свой рот, слыша, как из ее горла вырывается прерывистый стон. Это единственный звук, который я хочу слышать от нее всю эту чертову ночь. Может, я поцеловал бы ее раньше, если бы знал, что это заставит ее замолчать.
На платформу летит одежда, ее футболка и толстовка исчезают в считанные секунды, прежде чем Фи жадно соединяет наши губы. Я хватаю ее волосы обеими руками, пальцы сжимают пряди, пока она играет с серебряным пирсингом на моем языке.
Устав играть в хорошую, она впивается зубами в мою нижнюю губу так сильно, что я чувствую, как кожа разрывается, прежде чем вкус крови попадает в горло.