— Смотри, что у меня есть! — Тимофей достал из своих вещей уродливый свинцовый шар, напоминающий переплетение змей. — Это амулет, который делает человека царем. Я его в самой Хаттусе в храме взял. Тому, кто помолится ему в первый день новолуния и жертву принесет, он великую власть даст.
— А тебе почему не дал? — жадно разглядывал фигурку Заккур. — Ты ведь молил его. Да?
— Так я же не царский сын, — непонимающе посмотрел на него Тимофей. — Я ведь бродяга простой. Если бы я царским сыном был, то конечно! Первым делом себе бы власти попросил. А так! — он махнул рукой. — Мне от этого никакой пользы. Я Эниалию жертвы приношу, он пока бережет меня.
— Дай! — трясущимся пальцем показал Заккур на шар. — Проси, чего хочешь за это! Лучших баранов тебе подарю!
— Ты же мне друг! — приобнял его за плечи Тимофей. — Не надо мне от тебя ничего. А сегодня как раз именно такой день. Тащи лучшего барана, а я принесу вина. Вот посмотрим, не наврал ли старый жрец перед смертью…
— Перед смертью люди не врут, — убежденно произнес царевич. — Отец так говорит. Давай, брат, как луна взойдет, на этом же месте. Приноси свое вино.
Что хорошо в жертвах, так это то, что боги не слишком жадны. Им достаточно дыма сожженной плоти и малой толики мяса. Остальное вполне можно употребить самому, чем, собственно, Тимофей и царевич Заккур и занялись. Сначала они дождались восхода молодого месяца, расплавили в огне амулет, вознесли свою просьбу к небесам, а потом пожарили мясо с ароматными травами и солью, как принято в Энгоми, и запили его немалым количеством вина. А вот утром, когда рассветное солнышко заглянуло сквозь закрытые веки в похмельные головы друзей, Тимофей пробудился от испуганного вопля.
— А! А-а-а! Смотри!
— Ты чего орешь? — афинянин недовольно привстал на кошме. — Рано еще. Спать охота. Легли ведь за полночь уже.
— С-смотри! — трясущейся рукой показал арамей на резной деревянный ящичек, украшенный точно таким же переплетением змей, какой был на амулете. Он торчал из песка на расстоянии руки от того места, где друзья легли спать после дружеской пирушки. Торчал так, как будто вырос за ночь прямо из земли.
— Быть того не может! — изумился Тимофей. — Сработало! А ведь я не верил! До самого конца не верил. Думал, надурил меня старик.
— А я верил! — убежденно ответил Заккур. — Вот прямо сразу и поверил. Мне царская власть самой судьбой суждена. Я это всегда знал.
— Тогда открывай, — решительно произнес Тимофей.
Царевич трясущимися руками отбросил крышку и недоуменно уставился на шесть маленьких склянок и золотой перстень с трезубцем, лежащие внутри, в деревянных ячейках. Он непонимающе смотрел то на содержимое ларца, то на Тимофея, словно ища у него объяснения. И друг не подвел. Он повертел перстень в руках, открыл одну склянку и аккуратно ее понюхал.
— Все ясно, — скучающим голосом ответил Тимофей, сложил все на место и закрыл крышку. Он потряс кувшин из-под вина, пытаясь понять, осталось ли еще хоть что-то, но тщетно. Кувшин оказался пуст, и он разочарованно отбросил его в сторону.
— Что? — жадно спросил Заккур. — Что тебе ясно?
— В склянках отрава, — пояснил Тимофей. — А перстень этот со знаком Морского бога. Ты с ним можешь в Угарит гонца послать. И тебе сам наместник Аддуну или трибун Хрисагон обязаны помощь дать. Я слыхал про такие перстни.
— Отрава, — ошалело прошептал царевич, с ужасом глядя на ларец.
— А ты что думал, отец придет и сам тебе власть отдаст? — насмешливо произнес Тимофей. — Боги, брат, только показывают правильный путь. Но они не станут проходить его за тебя. Кстати, я не понял, почему кувшинчиков с ядом шесть.
— Зато я понял, — с каменным лицом ответил Заккур. — Отец и пять братьев. Пусть видят боги, я свой путь пройду. Я захвачу казну и куплю расположение знати. Я раздам все, что есть, но удержу власть. А если не поможет, попрошу помощи у царя Энея.