Новый кораблик назывался либурна. Он получился меньше, полегче, чем привычная бирема, и куда маневренней. Он идет быстрее, потому как на верхнем ряду сидят двое гребцов вместо одного, и они тянут не весло, а железную скобу, приделанную к нему намертво. Весла эти толще, на пару шагов длиннее, и загребают волну шире. У этого корабля нет трюма и сплошной палубы, а вместо нее — узкий мостик, соединяющий нос и корму. А вот корма как раз сделана на совесть, со сплошным настилом из толстых досок. Нужно это затем, что здесь стоит довольно уродливый лук с поперечными плечами, который может метать копья, камни и глиняные шары с какой-то вонючей смесью, которую со всеми возможными предосторожностями привезли откуда-то из-за города два крепких молчаливых мужика. С ними пришел бледный как мел вавилонянин, который, судя по изможденному виду, не спал целую неделю. Лук привезли почтенные плотники, переехавшие в столицу из Угарита. Их Кноссо прекрасно знал, и выглядели они ничуть не лучше, чем вавилонянин. Даже хуже, пожалуй, потому что у них руки немного тряслись. А вот почему они у них тряслись, Кноссо так и не понял. Может, лихорадку какую подцепили.
Мастера молча зарядили лук, который называли баллистой, камнем размером в кулак, и метнули его на пару сотен шагов. Кноссо увиденное понравилось, тем более что конструкция этой самой баллисты оказалась довольно проста. Те же воловьи жилы, как и в камнеметах, ручной ворот и стопор. Понятно и просто. А горшки с маслом они уже метали не раз, это дело знакомое.
— Вы, господин, — придушенным шепотом произнес вавилонянин, — с шарами этими будьте аккуратней. Не то сгорите к демонам!
— Это же просто масло со смолой? — недоуменно посмотрел на него Кноссо.
— Не совсем, — криво улыбнулся вавилонянин, и в глазах его появилась тень непонятной наварху тоски. — В этих горшках заключен дух огня. Когда я извлек его, то сразу заточил в глиняный шар. Медлить с этим нельзя, иначе он тут же улетает в небеса. Поверьте, гореть будет куда сильнее, поэтому трут нужно поджигать прямо перед выстрелом.
— Давай-ка попробуем, — решительно сказал Кноссо, а когда выстрел состоялся, пришел в неописуемый восторг. Вавилонянин смешал привычное масло, смолу, ладан и паклю с какой-то резко пахнувшей дрянью, которая горела таким жарким пламенем, что даже отчаянный критянин самую малость испугался.
Он вышел из порта Энгоми еще до рассвета, ведь дни сейчас не так длинны, как пару месяцев назад. Праздник Великого Солнца, посвященный осеннему равноденствию, уже через десять дней. Кноссо выругался, вспомнив, как проиграл тогда пять драхм, которые поставил на квадригу «синих».
— Я еще отыграюсь, — буркнул он себе под нос, любуясь первыми лучами, которые окрасили горизонт в нежно-розовый цвет. Кноссо посмотрел на восходящее солнце и вопросительно повернулся в сторону кормчего. Но тот уже и сам все понял и заложил рулевое весло немного к югу. Сидон там, и на месте они будут к ночи.
Тонкий серп молодого месяца бросал на море неживые лучи своего света. Кноссо шел к цели, опираясь лишь на чутье. Он был здесь множество раз, а потому даже очертания Ливанских гор казались ему знакомыми. Они шли, точно высчитав продолжительность ночи. Беглый жрец из Вавилона уверил, что чудная стекляшка рассчитана на дюжину часов, а это сейчас ровно половина дня. Бандофор, сидящий на корме, как завороженный любовался убегающим из колбы песком, а Кноссо морщился. До рассвета всего два часа. Он должен прийти в Сидон затемно.
— Мы рядом уже, господин, — сказал вдруг кормчий. — Вон, гора приметная, как будто два рога торчат.
— И то, правда, — с облегчением выдохнул Кноссо. Для него, бороздящего волны с малых лет, великим позором стало бы провалить это дело. Не наварх он царя Энея после такого, а верблюжий кизяк.
Сидонская гавань показалась за час до рассвета. Добрые люди ночью спят, и даже самые ответственные часовые к утру начинают клевать носом. «Собачья вахта»! Эту фразу как-то бросил государь, и она мгновенно разлетелась по всем портам Великого моря. Лучше ведь и не скажешь. Самое тяжелое время, когда нужно в карауле стоять. Голова становится тяжелее свинца, и ее неудержимо клонит книзу. Это Кноссо по себе знает.
— Паруса спустить, — негромко скомандовал он. — Мачты долой.