Глава сорок четвертая
Без малого через десять месяцев после того, как нежданный северо-восточный ветер пронесся в конце октября над Манхэттеном – заморозил ветки, погубил 185 величественных деревьев в Центральном парке, уничтожил почти всю осеннюю растительность в пяти районах, включая яркие хризантемы вдоль Парк-авеню и декоративную кудрявую капусту в горшках, которой обитатели Бруклина предпочитали украшать крыльцо, чтобы (непонятно с чего) произвести впечатление сельской аристократии, – родильные дома Нью-Йорка накрыл малого масштаба всплеск рождаемости. Весна сменилась летом, дни стали длиннее, влажность поползла на север и восток, медленно продвигаясь по побережью Джерси, пока не навалилась на город, как липкое нежеланное объятие, а показатели рождаемости по городу взлетели за июль почти вдвое, вынуждая врачей, медсестер, акушерок и анестезиологов выстаивать двойные смены, отменять отпуска и функционировать в режиме тотального недосыпа.
«Снегтябрята» – так их стали называть в больницах, этих Итанов, Лиамов, Изабелл и Хлой, появившихся на свет в конце июля вместо кукурузы, которой было мало: после той ранней снежной бури зима выдалась сухая, как кость, и засуха продолжилась весной и летом. Но дети уродились; волосы у них были густые и мягкие, как кукурузные рыльца, их новенькие тела распускались, открывая крошечные цепкие пальчики на руках и поджатые пальцы ног, на вид такие же сладкие, как только что очищенный кукурузный початок.
У Стефани уже пару недель шли предродовые схватки, но она пять дней как перехаживала, а ребенок и не думал рождаться. Она перестала ходить на работу, предпочитая урывками провести за компьютером несколько часов, прежде чем лечь подремать днем. Ей все обрыдло. Она была готова. Ей обрыдла ее готовность. Томми внизу стучал молотком. Стефани до сих пор поверить не могла, как он переменился, когда та нелепая вещь покинула его квартиру. В тот день, когда Томми потерял сознание на крыльце, врачи «Скорой» сказали, что с ним ничего страшного. Истощен и обезвожен, но ничего страшного. А когда они его наконец завели в дом и она увидела статую, она сама чуть в обморок не упала. Она все знала про воровство на Граунд-Зиро, потому что один из ее клиентов написал целую книгу про раскопки на развалинах, а сейчас освещал строительство Башни Свободы.
Если оставить в стороне вопросы логистики, вывезти статую оказалось до смешного просто. Стефани попросила о помощи старого друга Уилла: она знала, что может ему доверять, он защитит Томми. Грузовой фургон напрокат, ночная выгрузка возле пункта сбора, организованного для тех, кто хотел пожертвовать какие-то предметы, связанные с 11 сентября. Статуя вернулась на свое законное место, и Томми с новыми силами занялся своим жильем, взявшись в одиночку ремонтировать весь первый этаж. Получалось замечательно.
Пять лишних дней. Стефани поспала, заново сложила детские одеяльца в новенькой кроватке в миленькой новой детской. Стоял июльский палящий зной, днем было слишком скверно, чтобы что-то делать, разве что сидеть в гостиной под кондиционером, смотреть реалити-шоу по телевизору и выползать за квартал купить перед ужином безбожно дорогое джелато. Стоя у соседского крыльца и равнодушно перебирая стопку книг, выложенных на отдачу, Стефани почувствовала, будто где-то глубоко внутри ее лопнул воздушный шарик. Потом по ногам предательски потекло, а следом пришла долгая стучащая боль, оказавшаяся куда продолжительней и тяжелее, чем предварительные схватки, которые у нее уже были. Стефани одной рукой оперлась на каменную соседскую балюстраду и сделала глубокий вдох. Она чувствовала, как пот стекает у нее сзади по шее и между ставших болезненными грудей. Она закрыла глаза; солнце жгло ей лицо, плечи и руки, персиковое мороженое в другой руке текло по ее ладони и запястью. Ей хотелось запомнить это мгновение. Она посмотрела на мокрое пятно на асфальте и подумала: «Это “до”». Струйки на внутренней стороне бедер, пухнущая в спине боль – все это открывало ей путь в совершенно новое место, в «после». Она была готова.
Пока она стояла, завороженная струением околоплодной жидкости по склону тротуара из голубоватого песчаника (первый и, как окажется, последний момент, который ей повезло наблюдать хоть с каким-то присутствием духа), ее накрыла первая волна схваток, настолько затяжная, что Стефани задохнулась, перегнулась пополам и с изумлением услышала свой отчетливый стон.
«Так, – подумала она, – судя по всему, ожидается жесткач».
Когда боль отступила и Стефани попыталась продышаться, чтобы двинуться к дому, за первой волной схваток нахлынула вторая, оказавшаяся – Стефани не понимала, как у нее вообще получилось это заметить, но все же – чуть сильнее и продолжительнее первой.