В тот вечер, когда Уокер познакомился с Джеком, он, поддавшись порыву, зашел в шумный бар возле пирса на Кристофер-стрит выпить пинту. Обычно он предпочитал гей-водопои потише, но день выдался длинный. Он был в костюме, и, пробираясь сквозь веселую пятничную толпу, углядел Джека, которого трудно было не заметить – тот с голой грудью и в чрезвычайно коротких шортах отплясывал в одиночестве под «I Will Survive». Уокер ненавидел эту идиотскую мудацкую песню. Вокруг него определенно не было выживающих. Двое его клиентов, заболевших и лежавших на карантине в больнице «Сент-Винсент», умерли на прошлой неделе, и всего умерших за последний месяц стало шестеро. Ему надо было выпить. Надо было всерьез, очень всерьез напиться. Когда он подошел к барной стойке, Джек принялся ему махать и звать его. Уокер задумался, не знакомы ли они. Может, это клиент? Друг кого-то из клиентов?
– Мы знакомы? – крикнул он Джеку, стараясь, чтобы тот его услышал поверх оглушительного грохота диско.
Джек покачал головой и осмотрел Уокера с головы до ног. Потом придвинулся к уху Уокера; щека у него была влажная, от него пахло потом и каким-то слишком сладким одеколоном.
– Костюм на вид страшно неудобный, – сказал Джек хриплым от пения голосом.
И протянул Уокеру рюмку текилы.
И совершенно нехарактерно для себя, удивительно не по-уокеровски, спонтанно, дерзко и с надеждой Уокер опрокинул текилу, проглотил, поставил пустую рюмку на барную стойку, сгреб Джека за мокрый затылок и крепко поцеловал в губы.
Джек ответил на поцелуй, потом отстранился, улыбнулся и сказал:
– Может, начнем выходные с того, что расстегнем тебе ремень?
С тех пор они не расставались.
Стоя у окна их с Уокером спальни в Гринвич-Виллидж (технически на дальнем, самом западном его краю; их дом был последним на западе, если не жить на барже на Гудзоне), Джек смотрел, как посередине реки ползет круизный лайнер, направлявшийся забрать пассажиров с причала 88. Наверное, вечером он снова увидит этот корабль, когда его будут буксировать обратно, пока он не выйдет в открытую гавань и не сможет двинуться на юг. Круиз бы Джеку сейчас не повредил, что угодно, чтобы выбраться из Нью-Йорка, выкинуть из головы Лео и чудовищную из-за Лео мигрень.
День стоял такой холодный, что велосипедные дорожки вдоль реки были пусты. Причал на Кристофер-стрит, через дорогу, уже не был пришедшим в упадок открытым для всех павильоном развлечений, каким был больше двадцати лет назад, когда они с Уокером сюда переехали; не был местом, куда можно пойти повеселиться или позагорать голышом в хорошую погоду. Джулиани расчистил пирсы и превратил всю набережную в чистенькие дорожки и мини-парки для гуляющих и велосипедистов. («Дебилиани», – сказал бы Уокер; он ненавидел род диктатуры, практикуемый Джулиани, почти так же, как решение Коча[43] не разглашать ориентацию.)
Даже вычищенный пирс остался местом, где собиралась гей-молодежь. В любой пронизывающий холод там толклись несколько упертых душ, которые, ежась, пытались заслонить зажигалки от ветра. Джек гадал, почему они не в школе, если они приходили на пирс потому, что больше им идти было некуда. Он завидовал подросткам на набережной, прыгавшим, чтобы согреться, пившим пиво из бумажных пакетов, – ни забот, ни тревог. О чем тревожиться в семнадцать, когда ты молод, тебе все по плечу и ты в Нью-Йорке? Что у них может быть плохо, в самом-то деле? Они вообще волнуются из-за того, что геи, из-за того, что придется открыться семье? Хотелось бы ему, чтобы это было единственным, из-за чего ему приходилось переживать. Он все бы отдал за то, чтобы ему надо было признаться именно в этом.
Джек вынул телефон и открыл «Сталкервиль». Мелоди показала ему приложение в тот день, когда они обедали вместе, и, хотя он над ним посмеялся, возражать, когда она загрузила приложение в его телефон и «соединила» с Уокером, не стал.
– Это затягивает, – сказала она. – Увидишь.
Все это озадачило Уокера.
– Я же тебе всегда говорю, где я. Я или на работе, или с тобой, без вариантов. Зачем тебе надо еще и по телефону проверять?
– Мне не надо, – сказал Джек. – Просто интересно знать, что могу. Диковато, но интересно.
43
Эдвард Коч (1924–2013) – американский политик, трижды избирался мэром Нью-Йорка в 1978–1989 годах. Считается, что он осознанно скрывал свою гомосексуальную ориентацию, опасаясь, что она может повредить его карьере. Кроме того, его нередко осуждают за бездействие во время эпидемии СПИДа среди гомосексуального населения Нью-Йорка.