– Там только взглянут на этот шарф и выгонят тебя без разговоров, – добавила Джейн, показав на шею Мелоди и красивый лавандовый шарф, который ей подарила Франси.
– Это подарок.
– Прелесть, – сказала Джейн. – Тебе идет.
Когда-то Мелоди больше всего на свете хотела дружить с этими женщинами, ничего так не хотела, как натыкаться на них в городе и слушать, как они восхищаются чем-то, что на ней надето. Сейчас ей хотелось сбежать и спрятаться. От их разговоров ей хотелось кричать. Они жаловались на нехватку денег и вместе с тем на одном дыхании перечисляли дорогие покупки в дом («И во сколько минетов обошлась морозилка?» – хотелось спросить Мелоди) и недавние отпуска в Европе («Сколько за поездку в Париж? Десять? Один?»). А потом они всегда смотрели друг на друга, пожимали плечами и говорили: «Проблемы богатых» – и ржали, словно какой-нибудь современный, одетый в джинсы-скинни двор Марии-Антуанетты.
«Сок из кейла[47], который вы пьете, стоит шесть долларов! – хотелось сказать Мелоди. – У вас кухня размером с весь мой первый этаж!» Она из-за них так злилась и нервничала, что постепенно научилась их избегать. Мелоди пощупала уголок своего миленького шарфа и посмотрела на часы.
– Надо мне бежать, – сказала она, махнув в сторону комиссионного магазина. – Еще сюда зайти, прежде чем ехать домой.
– Хорошо, – одобрительно кивнула Джейн. – Немножко розничной терапии.
– Мы только что так мило поболтали с Уолтом, – сказала Пуделица.
– С Уолтером? – Уолт должен был закупать продукты, но не в деревне, где продуктовых магазинов было мало и все очень дорогие. – Где?
– Он с Вивьен, – пояснила Джейн, указывая через дорогу.
Мелоди была благодарна судьбе, что столько тренировалась не показывать реакцию на насмешки этих женщин и сейчас смогла сохранить спокойное лицо.
– Да, конечно, – сказала она. – Увидимся.
Когда она поспешила прочь, ее сердце так колотилось, что она боялась, как бы оно не оказалось на той стороне улицы до нее. Прежде чем ворваться в дверь Вивьен, она думала о том, каково это, застать мужа с любовницей; in flagrante delicto, всплыла откуда-то фраза, на месте преступления. Предательство. Вот что должна была чувствовать Виктория после аварии Лео, поняла Мелоди, ощущая искорку сочувствия к женщине, которая никогда не обращалась с ней по-человечески. Шагнув на обочину, осторожно, чтобы не поскользнуться на покрытом тонким слоем льда тротуаре, она поняла, что лучше было бы застать Уолтера в любовном объятии с Вивьен, лучше бы он нагнул ее в офисе к столу, заваленному местными картами, журналами и купонами ресторанов, и брал сзади, чем это – они спокойно сидели у всех на виду за столом в риелторской конторе «Рубин и Дочери». Вивьен Рубин была риелтором, продавшим им дом.
Глава двадцатая
Когда Симона впервые поцеловала Нору, украдкой, на кухне у себя в квартире – они на минутку остались одни, потому что Луиза пошла в туалет в конце коридора, – она двигалась очень быстро, пока Нора не поняла, что происходит, и не отшатнулась; пока Нора не возразила – или не ответила, или не уступила против воли, или не включилась в процесс. В тот день, услышав шаги Луизы по коридору, Симона просто вернулась к рисовому печенью, которое мазала миндальным маслом и джемом. Нора не могла понять, как Луиза не заметила явной перемены в комнате, даже не обратила внимания на то, что молекулы в кухне ненадолго соединились во что-то пьянящее и обжигающее, а потом быстро пересобрались в привычную картину: миска отполированных яблок на столике, мраморная столешница с шестью конфорками, блестящий чайник с пластиковым свистком в виде красной птички на носике. Симона из-за Луизиной спины маняще улыбнулась Норе, которую весь оставшийся день сжирала одна мысль: еще.
Нора и Луиза иногда сидели с маленьким мальчиком из дома напротив, и ему больше всего нравилось, когда они брали его за руки и ходили по лужайке перед домом, раскачивая мальчишку в воздухе. «Еще!» – радостно кричал он, едва они обходили двор. Тогда они разворачивались и шли в обратную сторону, и, прежде чем они доходили до забора на противоположном конце, он снова начинал вопить: «Еще! Еще!» Когда он видел их на улице, то начинал подпрыгивать в прогулочной коляске. «Еще!» – кричал он и махал им. «Завтра, Лукас! – кричали они в ответ. – Завтра поиграем!» Лукасу всегда было мало «еще». Сколько бы Нора и Луиза ни раскачивали его на лужайке, пока у них не уставали руки и не начинали болеть плечи, сколько бы ни пытались отвлечь его печеньем, или качелями, или игрой в прятки – стоило им остановиться, и он все плакал и плакал.