Ссылка на прочие свидетельства валентинианской традиции может помочь нам бросить свет на темные места этих текстов. Так, следует заметить, что Отец Истины доктринального письма повсеместно называется "Нус", "Единородный (Моногенэс)", "Отец" и "Начало (Архэ) всего" (41). Более того, некоторые источники (такие как Евгност и София) не рассматривают Нус и Истину как отдельные ипостаси (42), а согласно некоторым валентинианам верховное существо и вовсе называется "Человек" (43). Поэтому доктринальное письмо следует рассматривать как представляющее свое собственное истолкование источника первой валентинианской сизигии, порожденной верховным существом, Отцом Истины (т. е. Нусом) и Истиной, отделяющей последнее от первого и рассматривающей их как воспроизведение архетипа источника, равенство и единство мужского и женского, единство и равенство, скрытое разделением полов в нашем мире. Это также может означать, что версия Евгноста из Кодекса III намекает своей ссылкой на истину о равенстве Софии и ее брата, оспариваемую ниже. Но, пожалуй, наиболее ярко отражена тематика света в доктринальном письме; его внезапное появление и естественный союз с человеком, обозначение эонов Плеромы как "Светов" и очевидная игра греческих слов - "Свет (Фос)" и "Человек (Фос)" - всё, что отсутствует в других валентинианских письменных источниках, могло быть почерпнутым у Евгноста. Последний не только ссылается на Отца как на исполненного света, и на Человека как Начало этого света (или на человека Адама, или на Око Света) (44), но позднее, как мы увидим, говорит и о множестве светов (или людей?), открытых Бессмертным Человеком, который формирует "Ассамблею", архетип земной церкви (45).
Далее, шаблон и терминология эманации в Евгносте и в доктринальном письме выглядит похоже. Так, в обоих текстах различные божественные сущности явлены (или открыты - ouwnx ebol / αναδειχνυναι), а не эманированы (προβαλλειν), как это обычно для валентинианства (46). Опять же, подобно тому, как в Евгносте отпрыск Сына Человеческого - Спаситель - гармонирует со своей супругой, Пистис Софией, и являет шесть андрогинных духовных (пневматических) сущностей, т. е. шесть мужских и шесть женских, в Типе (Типос) тех, кто предстоял им (этот пассаж отсутствует в Софии) (47), а также в доктринальном письме Отец и Истина объединяют и являют андрогинную духовную (пневматикос) Тетраду (мужское + женское, мужское + женское), антитип предсущей тетрады и первую пару последней тетрады (Человек + Церковь), созданную прежде декады Логоса и Жизни, переворачивая обычный порядок вещей в валентинианстве (49), то вполне можно заключить, что доктринальное письмо было заимствованием и откорректировало данную валентинианскую схему под использование идей, заимствованных у Евгноста. В свою очередь, послание Евгноста четко расставляет акценты, а также проливает некий свет на неясную глоссу в доктринальном письме. Так, суммируя ряды сил, порожденных гармонией этих двенадцати, Евгност утверждает, что союз их всех суть Воля (ouww) (50). И доктринальное письмо говорит, что в результате единения как Света и Человека, так и Логоса и Жизни, их союзом стала Воля (51).
Далее Евгност и София перечисляют, как Бессмертный Человек позволил всем, кого явил он сам, делать то, что они пожелают, и как они гармонизировались друг с другом и явили множество светов (которые "были славными и без числа"), названных Первым, Средним и Совершенным, т. е. первым, вторым и третьим эонами. Первый был назван "Единством", и "Покоем", и у каждого из эонов было свое собственное имя (52). Этот фрагмент кажется искаженным отзвуком доктринального письма, которое в очередной раз сочетает валентинианские идеи с идеями, почерпнутыми у Евгноста. Так, текст говорит о Тридцати (эонах Плеромы), совершающих бракосочетание между Нетленностями и открывающих Нетленные Света (φως), названные "детьми Единства (Еνοτης)", о том, как они начали быть, те, множество коих не следует выражать численно, но следует распознать его, и как каждый (свет) выделил ему свое собственное отдельное имя (53).