Эта путаница в работах первых антропологов при описании разрушаемых и бессмертных составляющих внутреннего человека и их посмертной участи была замечена многими учёными. На это, например, указывал российский религиовед Л. Я. Штернберг в начале XX века. «Следует все же различать природу души витальной от двойника, который переживает человека, потому что сплошь и рядом получается путаница представлений. Мы, например, читаем про чукчей, что у них важный дух Кэле питается душами… Даже у египтян было представление, что в загробной жизни покойники питаются - как ни покажется странным - богами! Впрочем, так как у них для понятий бог, дух и душа был один и тот же термин, то нужно понимать под словом «боги» какие-то души. Но поедание душ относится только к душам витальным, то есть к тем, которые оживляют человека при жизни, и не касается двойника: так, Кэле может съесть душу человека, который от этого умрёт, но человек будет в то же время жить на том свете, следовательно, другая душа не съедена».4 Рекомендация Штернберга отличать разрушаемую витальную структуру от других, в том числе и бессмертных, составляющих внутреннего человека как будто специально написана для Э. Б. Тайлора и видящих Кастанеды.
О многосоставности «души» согласно представлениям анимистов пишет в своей книге «Золотая ветвь» и другой известный антрополог – Дж. Фрэзер. «Батаки полагают, что у них имеется семь, а по более скромным подсчетам – три души… Часть даяков с острова Борнео и с Малайского полуострова верит, что у человека есть семь душ. Альфуры из Посо на острове Целебес придерживаются мнения, что у человека есть три души».5 Какова посмертная судьба этих душ после смерти – Фрэзер по каким-то причинам не указывает. Но мы вполне обоснованно можем сделать вывод, что различная: об этом свидетельствуют данные, собранные другими исследователями, да и нелепо думать, что «дикари» верили в посмертную встречу нескольких одинаковых душ одного человека в одном раю.
Советский этнолог С. А. Токарев в работе «Первобытная религия» также подтверждает, что сторонники племенных культов рассматривают человека как сложную многоуровневую структуру. Но, прежде всего, он обращает своё внимание на то, что анимисты различают душу живого человека и дух умершего. Это вызвано тем, что в работе Токарева, написанной во времена государственного атеизма, присутствует настойчивое желание найти даже у анимистов, т. е. верующих в аниму-душу, отрицание её посмертной жизни. Поэтому о составе внутреннего человека он говорит кратко и вскользь, но этнологические данные, где описывается посмертное разрушение души, приводит подробно и многократно.
В различных племенных культах посмертный дух часто называют иначе, нежели душу живого. «У австралийцев аранда душа живого человека называется куруна, а дух умершего – лтана… На меланезийском острове Флорида душа человека называется тарунга (у свиней тоже имеется тарунга), дух умершего – тиндало, то же различие проводится на островах Изабель и Сан-Кристобаль». 6 Туземцы меланезийской Флориды душу животного и человека называют одинаково - тарунга, и мы можем предположить, что под ней подразумевается уровень, общий для человека и животных - «животная душа». Эта душа гибнет вслед за смертью тела, но существование духа умершего – тиндало, показывает, что суть человека оказывается неподвластной смерти. Очевидно, что туземцы Флориды признавали в человеке ещё и другие «души», но советский учёный предпочитает не рассматривать данные, не вписывающиеся в атеистическую концепцию.
Токарев старается подчеркнуть в верованиях анимистов свидетельства о смертности души. Например, папуасы понятием «куш» обозначают тело умершего, а после его сожжения – особую оставшуюся от человека нетелесную субстанцию. «Папуасы не считают, что куш – это душа человека: душа не может сохраняться после смерти, тогда как куш начинает жить после кремации».7 Далее Токарев пишет, что и «в Африке у большинства народов отмечается чёткое различение двух представлений – представлений о душе живого человека и о духе умершего. Первая исчезает в момент смерти, второй появляется именно в этот момент».8