Возвратимся к христологическому учению Джованни де Люгио. Если появление Христа на земле было ничем иным, как сошествием в ад, неизбежен вывод, что вся Его жизнь, описанная в Евангелиях, проходила в сверхъестественном, незримом мире. В этом другом, вышнем мире (in alio superiori mundo) Христос родился, там Он пострадал, умер и, наконец, воскрес из мёртвых. Даже Его чудеса, такие, как возвращение зрения слепому и насыщение пяти тысяч, были совершены в этом ином мире. Джованни де Люгио не был первым, кто помещал жизнь Христа в незримый мир. Сходные представления мы находим у катаров Лангедока уже в первые годы крестового похода. Неизвестный автор, принадлежавший к вальденсам, а вслед за ним и Пьер де Во-и-Серней, сохранили для нас отблеск экстравагантной фантазии, занимавшей умы катаров в то время, когда в Лангедоке свирепствовали смерть и истребление. В их тайных учениях присутствовал "злой Иисус", чья жизнь была связана с "земными и видимыми" Вифлеемом и Иерусалимом, обычный грешный человек, чьей женой или сожительницей была Мария Магдалина. "Добрый Христос" родился и был распят в "ином, новом и незримом мире", а в наш мир Он приходил только духовно - в облике Апостола Павла. Он. В этом отношении их взгляды поразительно совпадают со взглядами Джованни де Люгио, хотя мы не можем найти свидетельств, что filius maior церкви Десенцано что-нибудь знал о тайных учениях своих единоверцев по ту сторону Альп. Ясно, что их концепция "незримой земли" или "земли живых" возникла из идеи двух богов и двух параллельных миров. Она принадлежала к тому же направлению мысли, что и вера церкви Десенцано в Ломбардии. Миф, проповедовавшийся в общинах Лангедока, вытекал из очень наивного толкования библейского текста, буквального и в то же время искажавшего его смысл. Иначе было бы невозможно вывести из пророчества Иезекииля (23:4) парадоксальную идею о двух жёнах Благого Бога и рождённых от них сыновьях и дочерях. Это - абсурдная кульминация образа "земли живых" (terra viventum), области Благого Бога, видение цветущей земли с замками и городами, зелёными пастбищами, источниками чистой воды и изобилием дичи - земли, где жизнь проходит в удовольствиях любви, пиршествах и других чисто мирских занятиях. Всё это связано с радостными тонами 149 псалма: "Да торжествуют святые во славе, да радуются на ложах своих…"
Помимо полётов безудержной фантазии, пробуждённой текстами Ветхого Завета, наше внимание привлекает идея Христа и дьявола, как двух сыновей Бога-Отца. Сходство с тайным учением византийских богомилов здесь только внешнее, мысль движется в совершенно ином направлении. По учению катаров Лангедока, "оба сына согрешили", но Христос и "Его люди" уже примирились с Богом. Основанием для этого рассуждения послужила притча о двух братьях в винограднике (Мф. 21:28-31). Вся легенда была прямо вдохновлена евангельской историей и не имела ничего общего с византийским преданием о Сатанаиле, как первородном Сыне Божьем.
Эти примеры убедительно демонстрируют, до каких крайностей могла доходить необузданная фантазия некоторых катаров. Мы блуждаем в диких зарослях мифологии, зачастую очень далёкой от логичной в своей основе дуалистической системы.
Напротив, спекуляция школы Джованни де Люгио была ограничена несколькими строгими аксиомами, из которых не было выхода. Их мировоззрение прекрасно иллюстрируется аутентичным сочинением катаров Альбаненской церкви, "Liber de duobus principiis". Это заглавие является общим для нескольких кратких трактатов, доказывающих существование независимого от Бога источника зла. Действия каждой личности предопределены одной из противодействующих сил. С учением Джованни де Люгио эта линия мысли связана верой в то, что всемогущество Благого Бога ограничено злым началом, и своеобразным взглядом на творение (creatio). Джованни де Люгио отвергал идею "сотворения из ничего" (creatio ex nihilo) и различал три способа творения: лучшего из хорошего, худшего из плохого и хорошего из плохого. Согласно "Книге о двух началах", tertia creatio состоит в том, что Бог, по Своим собственным причинам, иногда позволяет злому началу или его служителям совершать действия, которые не могли бы иметь места без Его согласия. Только в таком опосредованном смысле Благой Бог может считаться источником зла. В подборе библейских текстов в поддержку своих рассуждений автор обращается как к Новому Завету, так и к историческим и пророческим книгам Ветхого. Здесь мы также видим замечательное согласие с Джованни де Люгио.