Мы уже затрагивали разработанную катарами радикально новую концепцию греха. Разные группы по-своему рассматривали грех ангелов против Бога; не было единого мнения, действовали ли они по собственной воле или были вынуждены. Однако не оставалось места для сомнений, что "грех" первых мужчины и женщины был не актом их свободной воли, а результатом насилия над человеческой душой, которую злобный князь мира сего заключил в материальную темницу с помощью физической похоти. "Грехопадение", которое, как нам известно, не имело приписанного ему в ортодоксальной доктрине характера, обладало в дуалистической мысли только вторичным значением. Оно было результатом падения ангелов, и человеческая воля не могла его избежать. Никакой грех, совершённый на земле, не отягчал этой трагической сверхъестественной вины, никакая земная заслуга не могла уменьшить её. И невинный младенец, и отягощенный грехами преступник, оба находятся под властью дьявола. Только духовное крещение (consolamentum) может вызвать решительную перемену, но люди снова впадают в грех и их приходится постоянно оберегать от смертного греха. Сущностью смертного греха является подчинение законам физического бытия, которые установлены дьяволом. С этой точки зрения законный брак – такой же смертный грех, как и блуд. Аналогично, некто, съевший мясо в крайней нужде, чтобы спасти свою жизнь, совершил столь же тяжкий грех, как тот, кто выпил смертельный яд, чтобы с нею покончить.
Очевидно, здесь дуалистическая метафизика обладает большим значением, чем христианская этика. Мы должны помнить также, что большинство верных (credentes) получали духовное крещение только незадолго до смерти, когда уже не могли вновь впасть в смертный грех и этим воспрепятствовать своему спасению. Как грехи, совершённые верующим в течение всей его жизни, уже ничего не значили, поскольку они были изглажены духовным крещением, consolamentum, так и древний грех, совершённый ещё до сотворения мира, теперь был смыт. Оставалась единственная опасность, что это состояние блаженства может оказаться недостижимым из-за греха лица, совершившего consolamentum. Но даже в этом случае все, кто принял посвящение из его рук, пострадали бы одинаково – и отягощённый множеством грехов магнат, такой, как граф Тулузы Раймонд VI, чья жизнь прошла в мирских удовольствиях, и катарский святой, замученный за свою веру.
Вся эта концепция греха и действенности духовного крещения вызывала острую критику со стороны противников. Католические писатели упрекали катаров и за недостаточное раскаяние в грехах, совершённых до принятия consolamentum, и за слишком малые усилия, чтобы исправиться. Их шокировало спокойное отношение к ростовщичеству, которое катары не считали смертным грехом и не чувствовали необходимости отказываться от незаконных доходов.
Невозможно отрицать, что избранная группа совершенных проводила безупречную аскетическую жизнь. Слабым местом было существование и иных нравственных правил, позволявших более многочисленным верным проводить жизнь вне строгого воздержания, к которому они приобщались лишь на смертном одре, приняв consolamentum. В глазах католиков вера катаров позволяла совмещать безответственное наслаждение всеми радостями жизни с уверенностью в спасении, которую обеспечивало consolamentum, совершённое in articulo mortis.
Некоторые современные исследователи, разделяя эту точку зрения, пытались увидеть в общине катаров некое пассивное тело, которому спасение передавалось магической формулой в обряде посвящения. Катарский "священник", то есть совершенный член общины, обладавший её таинственным знанием, ценой самоотречения обретал волшебную власть над массой верных. Такой взгляд, конечно, отрицает все подлинные религиозные и нравственные ценности, которыми обладала община, и сводит её веру к "космогонии и магии".