При даровании молитвы Господней каждая её фраза разъяснялась в духе дуалистической веры. Латинский служебник во флорентийской рукописи даёт такое разъяснение в связи с обрядом traditio orationis. Ещё один комментарий на саму молитву есть в рукописи, хранящейся в библиотеке Тринити Колледжа в Дублине. В дублинских глоссах простой смысл этой главной христианской молитвы скрыт за абстрактными символами, так что семь прошений появляются в значении "семи сущностей".
В любом случае, сами слова молитвы оставались вполне ортодоксальными, хотя на Западе употреблялся вариант, обычный для Востока. В византийской церкви общину анафематствовали за чтение "Отче наш" без заключительной доксологии, тогда как католическая церковь обвиняла её в обратном. Конечно, во всех землях, входивших в сферу влияния римской церкви, включая Боснию, катарские церкви употребляли молитву Господню с доксологией, приведённой в Евангелии от Матфия (Мф. 6:13). Как мы уже видели в Византии, община не изменяла содержания библейского текста. Латинская Библия, цитировавшаяся катарами Лангедока, так же как и сохранившаяся в лионской рукописи позднейшая провансальская версия Нового Завета, точно соответствует тексту Вульгаты. Однако, под каждой фразой Писания подразумевался скрытый смысл, и это меняло библейскую традицию, превращая её в нечто иное в духе учения, по самой своей сути чуждого христианской ортодоксии. Подобно валентинианам и другим христианским гностикам, средневековые дуалисты верили, что они раскрывают подлинный смысл христианского откровения. Они считали себя истинными христианами, единственными христианами, и называли себя этим именем и на Востоке, и на Западе.
Нельзя отвергнуть их христианские чувства, хотя их религиозные идеи оставались в рамках дуалистического мифа о душе, как пленнице земного тела. Мы читаем в образце общей исповеди, сохранившемся в лионской рукописи: "Мы собрались перед Богом, и перед вами, и перед собранием святой Церкви, чтобы исповедаться и принять оправдание и епитимью за все наши грехи, совершённые словом, мыслью и делом, со дня нашего рождения и поныне. Мы просим прощения у Бога и у вас, чтобы вы могли помолиться за нас нашему Святому и милостивому Отцу. Ибо многочисленны наши грехи, которыми мы неправы пред Богом ночью и днём, словом и делом и помышлением, вольно и невольно, но прежде всего по нашей собственной воле, направленной злыми духами в телах, в которые мы облечены. Благословите…" И ещё: "Суди и осуди, Господи, зло тела, рождённого в беззаконии, но помилуй душу, заключённую в этой темнице…"
Это ярко демонстрирует нам духовную силу катаров и их подлинное значение в интеллектуальной истории средневековья. Несмотря на изменение своего отношения к светской учёности, община ничего не сделала для развития философской мысли даже на Западе. Так же, как и на Востоке, её мир оставался наивно-мифологичным. Хотя некоторые аспекты этой мифологии не лишены поэтической красоты, они никогда не достигли искусного выражения, столь часто вдохновлявшегося гностической драмой души в поздней античности. Средневековые дуалисты не оставили после себя произведений искусства и литературы, которые можно было бы сравнить с мандейскими поэтическими произведениями или манихейскими миниатюрами. Тем не менее, богослужебные тексты катаров с большой силой выражают религиозное чувство. Это достоверное выражение мировосприятия общины убедительно опровергает представление, будто бы её члены были увлечены ритуальной магией.
Остаётся возражение, что действенность consolamentum постоянно находилась под угрозой "механического" нарушения извне, и, таким образом, не зависела от нравственных качеств лица, которому было преподано духовное крещение. Нам хорошо известно, какие трудности и соблазны это вызывало. Именно поэтому все катарские церкви совершали consolamentum не один раз, а дважды или даже трижды. Это решение, хотя, безусловно, и "механическое", предоставляло определённую защиту от роковых последствий нравственного падения совершавшего духовное крещение катарского служителя. Если после совершения обряда он впадал в смертный грех, единственным способом получить прощение было вторичное совершение consolamentum. Однако, перед этим ему предстояли строгие посты, особенно длительные, если грех был совершён публично. В любом случае, согрешившему уже никогда не позволялось во время consolamentum возлагать руки на посвящаемого за исключением случаев крайней необходимости.