— Пошли. До темени надо добраться. Пристав говорил, политические вы, это как понять?
Аристарх озорно улыбнулся, сдвинул фуражку на нос, сказал:
— Хотим, чтобы народ сам управлял, а царя и господ да начальство, всех — под ноготь!
Стражник вытаращил глаза, перекрестился:
— Батюшки-светы! Да разве такое возможно?.. Два-то человека?
— По всей России нас миллионы, да и народ поможет.
Дальше шли молча. Тьма сгущалась, ноги цеплялись за выступавшие корни, за скрученную траву. Лес был по-прежнему глух, но сквозь деревья стали проглядывать слабые огоньки.
— Вот и Коса! Слава те, господи! Вишь, какой путь отломали пёхом. Тута лошадь не пройдёт — либо в трясине завязнет, либо ноги о валежник переломает.
В канцелярии пришлось долго ожидать пристава. Он где-то в гостях играл в карты. Наконец пришёл — толстый, красный, опросил прибывших, посмотрел документы, махнул рукой стражнику:
— Веди их в избу Степанидихи.
В избе, куда их привёл стражник, братьев ожидала приятная встреча: едва отворили дверь, из-за стола поднялся стройный молодой человек в сатиновой косоворотке.
— Вот и встретились, дорогие товарищи! — воскликнул он, обнимая вошедших.
Это был студент лесного института Дерябин. Он и братья Казаковы состояли членами казанской организации социал-демократов. Часто встречались и хорошо знали друг друга.
— Устали, поди! Прошагали-то порядком. Садитесь, чайку попейте, вот хлеб. Больше угощать нечем. Завтра рыбы наловим.
Сентябрь дохнул прохладой. Природа нарядилась в яркие осенние краски. Старые берёзы теряли листья. На соснах и елях побурела хвоя, зажелтела осина, закраснелись кустарники. Утренники стали студёными.
В большом селе Гаино жители переполошились: пригнали ещё двух политических.
Вечером на завалинке братья пели. Их молодые голоса неслись в вечерней тишине и трогали сердца слушателей:
Любит русский народ песню. В радости, в беде и в горе он неразлучен с нею. Окружили сельчане братьев.
Теснее, теснее смыкалось кольцо слушателей. Подходили новые люди, старались уловить каждое слово.
Последний куплет братья пропели с подъёмом, и когда повторяли его, неожиданно грянул хор молодых голосов:
Поднимется мститель суровый И будет он нас посильней!..
Эта неожиданная поддержка деревенских парней взволновала Аристарха, он уверенно сказал:
— А кто же может быть сильнее нашего великана, русского народа?
— Ой, миленькие… И за что вас так наказали?.. — послышался старческий голос.
— Вестимо за что… Хотели, вишь, добыть народу счастье, — прогудел лохматый широкоплечий мужик. — Эх, объявился бы Емельян Пугачёв, как встарь… Пошёл бы с ним, пра, пошёл бы…
— Не мели, непутёвый! — оборвала его стоявшая рядом жена.
— Ш-ш… Староста!
Кудрявый парень рванул меха гармони и лихо заиграл плясовую. Вокруг затопали, засвистели.
В ночь под праздник, окончив хлопоты, крепко уснули жители Гаино.
Никто не видел, как из крайней избы метнулись две тени и огородами прошли к обрыву. Там, в густом кустарнике, их встретили учительница и фельдшер.
— Ну, Аристарх, преображайся. Вот тебе кафтан, вот дорожная сума и документы. Отныне ты приказчик лесопромышленника Фёдорова, едешь дощаники встречать. А Григорий — учитель деревни Веснянки, на конференцию в Пермь направляется.
— Спасибо. Лодка-то исправна?
— Вполне. Вот тут, в камышах. На дне — топор, котелок, сухари, сахар, крупа. Глядите, не попадайтесь!
— Я карту набросала. Синей галочкой указаны остановки. Лучше всего вдали от жилья. Все опасные пункты отмечены красными крестиками.
— Спасибо большое! — в один голос воскликнули братья.
— Два дня будут праздновать, по пьянке вас не хватятся. Добрый путь вам, товарищи! — Голос учительницы дрогнул.
— Ни пуха ни пера, ребята! Стороной объезжайте кордоны, отсиживайтесь в камышах. Изловят — изобьют до полусмерти и назад доставят.
На прощание расцеловались.
Братья спустились в лодку, осмотрели кладь и взялись за вёсла.
Лодка скользнула по воде, выходя на быстрину.
Плыли вниз по течению, грести почти не приходилось. Мимо проносились тёмные косматые спящие берега.
— Учителка — хорошая деваха, — заговорил Григорий. — На душе легко, когда встречаются такие люди. Да и Карп Тимофеевич — суровый, но душевный человек. Таких век не забудешь…
— Надежда Фёдоровна походит на нашу Дусю. Помнишь учителку, что давала нам нелегальную литературу?
— Помню, Гибалина. Совсем ведь молоденькая была, а тянулась к революции. Хорошо, ты предупредил её, уехала от ареста. Не встречался?
— Видел в Казани, когда ехал домой из Баку. Она на фельдшерских курсах учится… Подпольщица…
Лодка шла вблизи берега. В темноте можно было разглядеть строение. Залаяла собака.
— Приналяг на вёсла, кордон видать, — прошептал Григорий.
Лодка стрелой пронеслась мимо опасного места. Вскоре течение отнесло их на середину реки.
Рано утром миновали Косу, плыли без устали весь день, на закате причалили к берегу. Место оказалось спокойным. Таёжная глухомань подступила к самой реке.
— Эх, места какие! Слышишь птичий грай. Перелёт, видать. Ружьецо бы сейчас! — размечтался Григорий.
Причалили к устью ручья. Лодку спрятали в кустарнике.
Отдохнув и перекусив, опять двинулись в путь.
Плыли всю ночь. На рассвете увидели, что от берега отчалила лодка и пошла наперерез. Грёб полицейский.
— Кажется, попались, — сказал Григорий.
— Иди на сближение, не вздумай удирать. Ты же учитель.
Григорий вытащил из кармана тёмные очки, вручённые ему Карпом Тимофеевичем, надел их и стал просматривать записи в тетради.
— Кто? Куда плывёте? — крикнул полицейский, когда лодки сблизились.
— Дощаник встречать. Хозяин приказал самому провести их по реке. Да захватил с собой учителя, на конхеренцу едет…
"Учитель" приподнял шляпу, кисло улыбаясь. Полицейский бегло оглядел его, снова обратился к Аристарху:
— Это какого купца? Гаврилова, что ли?
— Чё ты, паря. Как можно? Гаврилов пушниной торгует. Мой хозяин лесопромышленник Фёдоров, чай, слыхал? А у вас нет ли рыбки?
— Как не быть, найдётся. Я Фёдорова видал. Сурьезный купец, богач. Я вот, господин учитель, вопрос имею: не найдётся ли у вас тетрадочки и карандашика моему мальцу?
— Пожалуйста, — охотно откликнулся Григорий. — Это хорошо, что сына грамоте обучаете.
— Спасибо и на этом. А я стерлядочку и жереха словил… Кушайте на здоровье, — проговорил довольный полицейский, подавая рыбу, нанизанную на кукан.
Аристарх перегнулся, ловко подхватил вязку и передал серебряный рубль. Полицейский расплылся в довольной улыбке.
— Счастливо сплавать! — крикнул он, правя к берегу.
— У-уф, — облегчённо вздохнул Григорий. — Налегай на вёсла, брат..
Лодка шла вдоль пустынных берегов. К вечеру только увидели большое село, раскинувшееся в устье Вишеры. Перед глазами — водные просторы красавицы Камы, дальше Пермь.
— На берегу, на мостках, несколько женщин полоскали бельё.
— Дальше ехать нельзя. Как бы впросак не попасть, — забеспокоился Григорий.
— А вот спросим у баб. — Аристарх подогнал лодку к берегу.
— Эй, тётки! Нельзя ли заночевать где? Учитель да я, приказчик. Который день гребём, заморились!