— Гм… Мне кажется, в этом деле большую помощь оказало серебро. Мулла-Рауф богатей. — Ронин знал склонность хозяина к вольнодумству и потому был откровенен.
Саид-Алим улыбнулся:
— Обычай… Но наказ ему дали крепкий…
— За что же он должен бороться?
— Несколько пунктов. Главное — прекратить переселение из России крестьян и возвратить отобранные в казну вакуфные земли. А как он проводит наши пожелания, вам лучше знать. Вы были на заседаниях думы? Как там Мулла-Рауф?
— Молчит. Он, видимо, не любит спорить. Вот, если бы выбрали Закирджана, он бы сумел повоевать.
— Вы говорите о Фуркате? Но, увы! он недавно умер в Яркенде.
— Жаль. Хороший был поэт, чуткий человек и любил свой народ. Он приносил в редакцию свои статьи и стихи. Кажется, был в дружбе с редактором Остроумовым:
— Вы правы. У него было много русских друзей. Но святые отцы считали Закирджана плохим мусульманином и преследовали его.
— Скажите, Саид-Алим, вы ведь вольнодумец. Кто больше влияет на ваше духовенство — арабы или турки?
— У наших улемов подолгу живут турецкие посланцы. Под их влиянием наше духовенство строго оберегает шариат. Имам нашей мечети чуть не предал меня проклятью за то, что я был в Париже и носил там европейский костюм.
— Кто-нибудь донёс?
— В Париже были бухарские купцы. Они через своих турецких приятелей вели дела. Я пошёл смотреть Нотр-Дам в халате. За мной потянулась толпа. Ну, я вернулся назад в гостиницу. Со мной был русский, бывший гусар, он посоветовал: одень европейский костюм! Я так и сделал, никто больше не приставал ко мне. А домой вернулся — скандал. Имам чуть из мечети не выгнал. Судить хотели, подвергнуть проклятию. Пришлось сделать большое пожертвование мечети и совершить хадж в Бухару.
Рассказывая, Саид-Алим и хмурился, и посмеивался.
Стали собираться гости. Приехали гласные думы, среди них были два русских. Саид-Алим распорядился вынести на террасу стол, сервировать его по-европейски и поставить стулья.
Высокий, худой, с длинной седой бородой имам Шейхантаура Ишан-Ходжа, сделав общим поклон, прошёл в угол террасы и опустился на ковёр возле низенького столика.
К нему подсел Ариф-Ходжа, местный богач и лидер гласных думы от старого города.
Когда гости были уже в сборе, появились начальник города и начальник уезда.
Все встали и поклонились. Прибывшие ответили на приветствие и заняли места за столом.
Саид-Алим откупорил две бутылки золотистого шустовского коньяка и предложил:
— Кому что по душе, выбирайте, господа!
Начальник города потянулся к коньяку, уездный предпочёл рюмку смирновской.
— Люблю беленькую закусить икоркой, — проговорил он, плотоядно поглядывая на зернистую икру.
Возле прибора Ронина хозяин поставил блюдце с нарезанным лимоном.
— По вашему вкусу, дорогой капитан, — Саид-Алим наполнил рюмку коньяком и любезно добавил: — А за портером я послал. Захо только что получил прямо из-за границы. Вы же любите портер?
Начальник города, недавно переведённой из Петербурга, внимательно смотрел на Ронина.
Ронин весело ответил хозяину:
— Как это вы не забыли моих слабостей? Вижу, что путешествие за границу сделало вас истым парижанином.
— О, французы вежливы и приветливы, только очень любопытны!.. — воскликнул Саид-Алим.
— Я вижу, наш милейший хозяин — передовой человек! А вы, капитан, тоже побывали в столице прекрасной Франции? — заинтересовался начальник города.
— Приходилось бывать, но я Парижу предпочитаю Ментону, счастливый уголок на берегу лазурного моря.
— Ах, возле Ниццы… Но это почти захолустный курорт. Лечились?
— Гостил у старого боевого товарища.
— Это дело другое. Но ваш товарищ, видимо, анахорет?..
— Не сказал бы, просто любит природу и занимается военной литературой.
— Кто же это?
— Князь Епанчинцев, старый туркестанец.
— О, я в восторге от его "Тактики стремительности в бою". Разве он жив?
— Ему за семьдесят, но бодр и плодотворно работает.
— Такой старости можно позавидовать. Что же, выпьем за счастливую старость.
Он протянул свою наполненную рюмку к Ронину, желая чокнуться. Тот поспешно налил в бокал чёрный тягучий напиток.
— Ну, батенька, вкусы у вас английские. Как можно сменить коньяк на портер, — сипло рассмеялся уездный.
— На вкус и цвет товарища нет, — щегольнул русской пословицей подошедший Саид-Алим.
Он ходил между гостями, присаживаясь то к одному, то к другому. От вина отказывался, потешно скашивая глаза на сидевшего поодаль Ишана-Ходжу.
Мусульмане не пили спиртного. Им подавались чашки с чаем, то светлым, чуть желтоватым, то тёмным, густого настоя. Но странное дело, — опустошив по небольшому чайнику, гости вдруг заражались весельем, глаза у них разгорались щёки краснели. Ишан-Ходжа заметил это и спросил у молодого прислужника:
— Что в чайниках подаёшь правоверным?
— Лучший чай, святой отец.
— Принеси мне, хочу отведать!
Прислужник, прижимая руку к сердцу, поклонился и бесшумно исчез. Через несколько минут он вернулся. Два чайника и небольшая пиала стояли на красивом подносе.
— Что это? — пытливо глядя в глаза юноше, спросил Ишан-Ходжа.
— Кок-чай и фамиль-чай, да спасёт вас аллах! — невозмутимо ответил тот.
Ишан-Ходжа осторожно попробовал поданный напиток и поморщился — это был обычный чай.
— Не понимаю, — сказал он соседу, — чай, а люди раскраснелись, как от вина.
— Много ели жирного, много пили горячего, — односложно заметил Ариф-Ходжа.
— Гм… много ели… Мудрец сказал: "Говорить что вздумается — дело глупца, есть что попадётся — дело зверя". Падает нравственность мусульман. Мне пишет ишан из Андижана: в русском городе на сто пятьдесят домов приходится пятьдесят питейных заведений, в которых по пятницам наша молодёжь пропивает весь недельный заработок.
За столом стало ещё оживлённее.
Немного захмелевший полковник говорил Ронину:
— Как это вам не надоест Туркестан? Не любят нас аборигены, да и дичь здесь страшная. Долго не пробуду, хочу перевестись на Кавказ.
Ронни глазами указал на приближающегося хозяина.
— Вы плохо знаете местное население.
— Взгляните на того, кто сидит рядом с ишаном.
— Ариф-Ходжа Азисходжинов, наш гласный, — подсказал подошедший Саид-Алим. — Прошу, полковник, бокал шампанского.
Взяв с подноса бутылку, обёрнутую салфеткой, он ловко открыл её и налил высокие бокалы шипучим вином.
— За здоровье хозяина… Но мы должны с вами чокнуться, — проговорил полковник.
— Прошу извинить, я с удовольствием выпью… если… разрешит Ишан-Ходжа. Сейчас спрошу.
Полковник усмехнулся:
— В ежовых рукавицах держит свою паству этот божий слуга.
Хозяин долго убеждал гостей, сидевших по-восточному на ковре, и наконец достиг цели. Настоятель мечети и Ариф-Ходжа встали и подошли к столу, приветствуя начальство.
Слуга уже держал поднос с двумя новыми бутылками. По сигналу Саид-Алима пробки полетели вверх. Все чокнулись и выпили, не исключая ишана.
— Святой отец разрешил этот виноградный напиток. А теперь прошу во двор, там ждёт весёлое представление.
Сумерки уже затухали. На террасе слуги зажгли висячие лампы "молнии", и они залили своим ярким светом двор.
Выбираясь из-за стола, Ронин спросил хозяина:
— Жив ли Дастан? Давно хочу спросить.
— Вот сегодня увидите. С тех пор как я купил его у вас, он служит лишь украшением дома.
— Почему?
— Долго болел, ветеринар говорил, что это тоска.
Спасибо, один старик, сосед, выходил. Да и прав у него строгий, не сядешь в седло.
— Что вы говорите? — Ронин был взволнован. — Можно его посмотреть?
— Ну разумеется. Когда захотите покататься — пожалуйста.
Ронин обошёл стороной обширный круг в центре двора, огороженный верёвкой, и оказался у открытых дверей, над которыми горел большой фонарь. Два конюха, встав, поклонились, приветствуя гостя.