Он молча проследовал за ней вниз по лестнице. Двигаясь вначале медленно, Джейн шла всё быстрее и быстрее, подобно ребёнку, приближающемуся к обещанному лакомству. У входа в берлогу она замерла, и Стрэттон увидел, как она задрожала, будто волна страха накрыла её. А потом она вошла внутрь.
За ней он не пошёл. Его рассудок начал потихоньку сдавать свои позиции. Прихватив из библиотеки графин с виски, он побежал наверх, и всю ночь мерял шагами свою спальню в странном полупьяном состоянии, балансируя между головокружительным облегчением и кошмарным ужасом.
Утро оказалось мудренее вечера. Первой мыслью было немедленно сжечь гобелен, но он передумал. Это было бы слишком импульсивно и слишком бессмысленно. А ещё могло привести к ненужным вопросам. И хотя обвинение в убийстве было бы непродолжительным — «нет тела, нет дела» — его нежелание отвечать на них было бы слишком очевидным. Прямая дорога в психушку, да.
Глубоко вздохнув, он спустился, чтобы вызвать полицию.
Роль сбитого с толку мужа он сыграл неплохо. Возможно, ему бы и удалось выйти сухим из воды, но осложнения всё-таки возникли. Горничная Джейн засвидетельствовала, что её хозяйка не из тех, кто может выйти ночью из дома без денег или одежды.
Дворецкий не преминул рассказать, как они ссорились из-за денег. Мать Джейн, толстая, расфуфыренная истеричка, осыпала Дика Стрэттона проклятиями. И полицейские начали сомневаться в правдоподобности таинственного исчезновения.
Стрэттона завели в берлогу для личного допроса. На удивление долго он стоял, обливаясь холодным потом, с бешено колотящимся сердцем, со сжатыми кулаками. Но его взгляд был прикован к куску ткани из человеческих волос, висящему над камином.
Луч солнца пробивался через фиолетовое стекло, освещая края гобелена, подобно прожектору. Круг людей стоял под чудовищным деревом, и Стрэттон видел их ясно, как никогда ранее. И снова он испытал головокружительное чувство глубины изображения. Их лица были отвратительными, искажёнными весельем, прячущим тень ужаса, недоступного пониманию человека. Они ждали, стоя в напряжённом любопытстве, в расслабленном желании. И глаза жреца смеялись.
Клок тумана окончательно сгустился. Тринадцатое место было занято.
Дик Стрэттон сломался. Его рассказ перестал быть связным, он срывался на ненужную болтовню, попахивающую безумием. Он попытался взять себя в руки. В каком-то, пока ещё ясном, уголке сознания он понимал, что это просто шок от увиденного — последнее, неоспоримое доказательство — безумное, невозможное… Он смог замолчать, но и только.
Полицейские ему не верили. В его спальне нашли полупустой графин с виски. А потом под гобеленом, скрытая выступом кубистической каминной полки, обнаружилась белая атласная роза.
Дик Стрэттон посмотрел на свою жену, стоящую справа от жреца, во главе крестообразного камня. Белое атласное платье на фоне тёмного извивающегося дерева было прекрасно видно. И место на платье, где должна была быть эта роза — тоже.
— Что вы там увидели? — спросил полицейский, и тут Стрэттон понял, что только он сам видит картину. И начал впадать в истерику.
— Вам лучше пройти с нами, — продолжил полицейский, — пока мы не разберёмся с этим делом. Извините. Подозрение в убийстве, знаете ли.
Это Дика Стрэттона не беспокоило. Обвинения в убийстве он не боялся. Но в голове у него вертелся тревожный вопрос.
— Проклятая тряпка. Над чем же они смеются? — спрашивал он себя в отчаянии.
Позже он порадовался, что оказался в тюрьме. Он и не подозревал, какое болезненное влияние дом начал оказывать на него. Он достаточно неплохо выдержал допрос следователя, а к вечеру уже настолько обрёл уверенность в себе, что спокойно лёг на койку в камере, собираясь хорошенько выспаться. Всё закончилось, от Джейн он избавился. Теперь он в безопасности. Оставалось только ждать, когда его выпустят. Тогда он сожжёт гобелен и забудет об этом.
Он спал, но не слишком хорошо. Поутру он был усталым и переполненный смутными обрывками сновидений. Вспомнить их он мог, но они были омерзительны.
Вот тут он испугался.
Следующей ночью было ещё хуже. Он проснулся в холодном поту от страха, его разум почти физически вырывался из чёрной паутины зла. Потом он снова заснул, снова увидел сон и с криком проснулся. Он кричал и размахивал руками, пока ему не пригрозили надеть смирительную рубашку. Он молча забился в угол, дрожа от понимания.
Его тоже втягивало в круг!
На адском гобелене из человеческих волос появился и начал сгущаться ещё один клок тумана. Он ощущал это настолько ясно, как, пожалуй, не ощущал ничего прежде за всю жизнь.