Ему нужно было выбраться отсюда. Ему нужно было пойти и сжечь этот гобелен. Но он не мог. Он мог только ждать. Он пробовал бороться со сном, но он попал в ловушку. Ему снился круг ухмыляющихся лиц, чудовищное искажённое дерево, удушающие верёвки, отягощение злом.
У Джейн таких снов не было. Такие бы она не забыла. И круг был целым. Ему просто некуда было бы встать.
Что с ним происходит? Какая судьба уготована ему?
Полицейские сказали, что отпустят его завтра. Нет тела — нет дела. Но отступать они не хотели. И Стрэттон опять остался в камере. И сон накрыл его, подобно тяжёлому плащу.
Он увидел висящий на стене гобелен и маленькая светлая точка освещала лицо жреца. Его глаза были полны смеха, лицо было искажено тайным, космическим весельем.
Врата между двумя измерениями, сплетённая из человеческих волос ловушка для душ, созданная для смеха сатаны. Стрэттон чувствовал зло. Чёрное, ненормальное нечто коснулась его сознания могильными пальцами. Зло, которое проникает в подсознание во сне, и утаскивает душу прочь… прочь… внутрь себя…
Он проснулся с пронзительным визгом, отбиваясь от открывшегося ему знания. Ему снова пригрозили смирительной рубашкой, и он снова забился в угол, дрожа и размышляя.
Он чувствовал, как жизненная сила покидает его. Сначала опустошается душа, потом тело. Нечто ждало его на гобелене, нечто отличающееся от приходившего во сне к Джейн.
У него не оставалось времени, разве что до вечера. Ему надо было выбраться отсюда, чтобы успеть сжечь гобелен, пока не поздно.
Чудесным образом дверь его камеры распахнулась.
— Ладно, Стрэттон, — сказали ему. — Это до сих пор выглядит подозрительно, но мы не можем открыть дело об убийстве без тела. Вы можете идти.
Путь домой был воплощением ночного кошмара, когда ты пытаешься убежать, а ноги вязнуть в зыбучем песке. Против него было всё: светофоры, дорожные пробки, досадные задержки. Всепоглощающая слабость давила на него, а страх тащил его за грань безумия. В голове билась единственная мысль: «Сожги гобелен, сожги гобелен».
За время его отсутствия сбежали слуги. Ввалившись в дом, он, тяжело дыша, побежал по коридору в берлогу. Солнце клонилось к западу.
Его трясло от лихорадочной спешки. Стрэттон выхватил из кармана зажигалку, потянувшись другой рукой к гобелену, силясь сорвать его со стены.
Ровный красный луч ударил сквозь фиолетовое стекло прямо в ждущие, смеющиеся глаза жреца. Они притягивали Стрэттона, будто в те мгновения, пока он пытался собраться в темноте, невидимая связь возникла между ними.
Стрэттон закричал. Горящая зажигалка выпала из его руки и, никому уже не нужная, упала на бледный ковёр, прожигая дыру.
Солнечный свет потускнел и стал красным. Тени завертелись перед его глазами, отступили, обретя объёмность и глубину. Леденящее головокружение заставило его пошатнуться, когда тени вытянулись в тропу, уходящую в глубь леса. Крошечные деревья внезапно устремились к жутким небесам.
Дик Стрэттон балансировал на грани двух миров. Маленькие фигурки увеличивались до человеческих размеров, тени вокруг чудовищного дерева сгущались. Сырой могильный ветерок играл одеждой тринадцати человек, ждущих в круге, а лицо жуткого жреца оказалось совсем рядом с его лицом.
Через вихрь миров и измерений смотрел Дик Стрэттон на то место, где туман его души начал сгущаться, становясь осязаемым.
А потом он оказался на крестообразном камне со странными проточками. Верёвки притянули к каменной поверхности его запястья и лодыжки, а он смотрел в лицо, искажённое потаённой злой радостью.
Раздался пронзительный, злобный, переходящий в шёпот звук трубы. По кругу пробежала лёгкая рябь смеха. И, будто по сигналу трубы, круг сомкнулся.
Над ним было кольцо лиц, заслонивших скрученные ветви дерева. Он видел на них печать зла, знак осуждённых душ, перемешанных с грехами, приведшими их сюда — ненависть, жадность, злоба. Дико скользнул по ним его взгляд, зацепившись на надменном, эгоистичном лице Джейн — лице, которое изменилось…
Жрец засмеялся, и глубокий, злорадный звук пронёсся по кругу, подобно литании. Чёртова тряпка. Почему они смеялись, почему…
Дик Стрэттон совершенно неподвижно, совершенно безмолвно лежал на крестообразной глыбе.
Ещё минута — и он узнает.
Перевод — Антон Лапудев