Над Маринэ и ее подружками Леван откровенно посмеивался. Называл их куклами. Их игра в «высшее общество» очень его забавляла.
Сам он вырос в семье обеспеченной, но скромной.
Даже если бы Маринэ нравилась ему, он бы никогда на ней не женился. В Тбилиси нашлись бы люди, способные подумать, что он женился из-за денег. Его независимый характер и мужская гордость не могли смириться с этим.
Будущая жена представлялась Левану совсем другой. И хотя он не мог бы точно определить, какой именно, но твердо знал: совсем не такой, как Маринэ Миндадзе.
Вкусы, потребности, мировоззрение Маринэ воспитывались и ограничивались модными журналами и заграничными фильмами. Леван же поклонялся в женщине ее внутренней красоте, глубине и способностям, хотя слишком умные и особенно практичные женщины тоже были ему не по душе.
С возрастом он все реже думал о женитьбе и все реже встречал девушек, которые нравились бы ему.
Когда он был на пятом курсе, мать очень просила его жениться, но он неизменно отвечал, что ему не до женитьбы. Он занимался много и серьезно. Иногда, утомившись от занятий, он спешил в дом Миндадзе. В Тбилиси у него было множество друзей и знакомых, но отдыхал он только у Миндадзе. Здесь он узнавал обо всех городских событиях, слушал все сплетни.
Однажды, подвыпив, он сказал Тинатин, будто бы весьма сожалеет о том, что не имеет права любить ее. Тинатин чуть не растаяла от этих слов и протянула руку для поцелуя. После этого ей еще больше полюбился Леван.
Когда же Леван решил уехать, в семье Миндадзе поднялся страшный переполох. Тинатин и Маринэ никак не могли взять в толк, как мог отказаться от аспирантуры нормальный человек, тем более Леван Хидашели, первый студент факультета.
Тинатин точно знала, что завкафедрой специально для Хидашели исхлопотал аспирантское место. Только Платон понял и проговорил:
— Этот молодой человек далеко пойдет.
Все три года Маринэ писала Левану. Писала иногда и Тинатин. Леван отвечал коротко и не часто, скорее из вежливости.
Возвращение Левана в родные края семья Миндадзе встретила торжественно.
Сегодня они ждали его к обеду. Позвали приятных ему людей. Левану же хотелось встретиться со своими друзьями на Мтацминде. Чтобы не обидеть Миндадзе, Леван решил заехать к ним и пригласить на Мтацминду Маринэ.
Он купил гвоздики и, остановив свою «Волгу» у их дома, дал один длинный и два коротких условных сигнала.
Маринэ встретила его в дверях, а на верхней площадке стояла Тинатин. Леван преподнес ей гвоздики, приложился к ручке.
— Благодарю, Леван! Заходите, — нежно произнесла Тинатин.
— Нет, Тинатин Георгиевна, я только на минутку. Очень обяжете, если отпустите со мной Маринэ.
Леван всегда обращался к ней на «вы». Как будто подчеркивал: несмотря на ваше особое внимание, я не позволю себе фамильярности.
Тинатин никогда не чувствовала в словах Левана неискренности или насмешки. Сдержанность она принимала за скромность.
— Да войдите же в квартиру, здесь неудобно разговаривать.
Они вошли в гостиную.
— Собирались камин затопить, ждали гостей… — садясь, сказала Тинатин.
— О, значит, я пришел не вовремя. — Он устроился в кресле, достал сигарету.
— Можно?
— Курите, курите! И мне дайте сигарету.
Маринэ подвинула ему пепельницу. Леван тотчас подал Тинатин сигарету и щелкнул зажигалкой.
Она затянулась с наслаждением и откинула голову на спинку кресла. Курить Тинатин начала недавно. Это тоже была дань моде — ведь теперь курят даже девушки. Тинатин нравилось, когда ей предлагали закурить. Курила она с нарочитым шиком, подражая каким-то кинозвездам.
— Если это не секрет, скажите, куда вы везете мою дочь?
— Я собираюсь встретиться со своими друзьями, но мне не хотелось бы сидеть с ними очень долго. А если Маринэ будет со мною, я смогу уехать, когда захочу.
— Было бы великолепно, если бы вы быстренько вернулись, еще до того, как разойдутся гости. Маринэ, угости чем-нибудь Левана.
— Нет, нет, — запротестовал он и, обернувшись к Маринэ, поторопил: — Ты поскорей, не стоит зря терять время.
— Вчера в концертном зале филармонии мы слушали джаз-оркестр Политехнического института. Я вам должна сказать, что Тимур Гвритишвили поет божественно, — сказала Тинатин, когда Маринэ вышла переодеваться.
— Отлично поет, отлично! — как всегда, согласился Леван.