Привлеченный красотой утра старый Ридеке вышел на веранду и по широкой каменной лестнице спустился в сад. Там он столкнулся с молодым парнем, одетым, как и он, в полосатую льняную куртку, а также в высокие сапоги с отворотами и узкие белые кожаные брюки. В руке у юноши была плетеная корзинка, полная полевых цветов, трав и листвы.
– Доброе утро, герр Ридеке! – сказал он и кивнул.
– Доброе утро, Штупс! – ответил старик. – Куда зелень несешь?
Парень со странным именем Штупс остановился и довольно ухмыльнулся.
– В людскую, – заявил он. – Гирлянды должны уже давно быть готовы, но, как видно…
– Как видно, – неодобрительно повторил Ридеке, – девки опять пронежились на перинах до шести и теперь отправили за цветами тебя! Не оставляй это так! Обычно ты за словом в карман не лезешь!
– Что вы, герр Ридеке, я с удовольствием! – возразил Штупс. Ридеке было известно, в чем дело.
– Послушай-ка меня, Штупс, – серьезно начал он, сохраняя на лице любезную улыбку. – Мимо меня не прошли незамеченными твои нелепые ухаживания за Альвиной. Ты ей недавно даже с ярмарки брошку привез. Для таких дел ты еще слишком мал, Штупс, запомни это! Едва шестнадцать исполнилось – а уже за юбками бегает! Не выполняй ты при этом свои обязанности, давно бы прижал тебя к ногтю, но пока что ограничусь выговором. Ты знаешь, что я присматриваю за тобой не только по приказу барона, но и потому, что обещал это твоей матери. От моих глаз ничего не утаится! Подобные шуры-муры тебе не пристали – из этой ерунды не выйдет ничего хорошего, послушай знающего человека! А теперь отправляйся к девушкам, отдай им цветы и скажи, что герр Ридеке запрещает использовать тебя как мальчика на побегушках. Тебе есть чем заняться. Герр барон может в любое время потребовать умываться и станет ругаться, если тебя нет на месте. Соберись!
Покрасневший Штупс удалился чуть ли не бегом, чтобы вызвать внизу в людской, где четыре особы женского пола плели венки и гирлянды, волну возмущения сообщением о приказе герра Ридеке.
Последний, слегка покачав головой, подумал о легкомыслии молодежи, двинулся направо, завернул за угол большого четырехугольного особняка и направился было в ягодный сад, в котором в этом часу обычно лакомились павлины, но тут раздался звук открываемого окна.
– Эй, Ридеке! – послышался приглушенный голос.
Ридеке посмотрел наверх и принял подобающую позу. Из окна показалась растрепанная светлая девичья головка. Красные губки улыбались, глаза хитро сверкали.
– Фройляйн? – отозвался старик и добавил: – Прекрасного вам доброго утра, любезнейшая фройляйн!
– Доброе утро, Ридеке! Ридеке, ты можешь поймать мне лягушку?
Старик сильно удивился.
– Лягушку? – повторил он. – Это будет нелегко – с моими-то старыми ногами. Зверушки проворнее меня, к тому же они скользкие: только схватишь, как она дальше ускакала. Я скажу Штупсу. Вам сию же минуту нужно?
– Да, разумеется, – ответила фройляйн. – Хочу посадить ее в умывальник мисс Нелли.
– Но, фройляйн, – испугался Ридеке, – будут же браниться!
– Да, будут, – согласилась Бенедикта. – Знаешь что? Принеси-ка мне клубники. Крупной и спелой!
– Хорошо, фройляйн, это мне куда приятнее, чем лягушки…
Девушка кивнула. Окно тихо затворилось. Белая занавеска на нем слегка колыхнулась.
В спальне девушки царили жемчужные сумерки. Комната была большой, но обстановку никак нельзя было назвать роскошной. Вместо ковра перед обеими кроватями лежало по шкуре. Интерьер составляли два туалетных столика, большой шкаф с зеркалом и пара литографий в золотых рамках: битва при Банкер-Хилле и Фридрих Великий под Цорндорфом. Над одним из столиков красовались десятка два-три ярких новогодних, именинных и рождественских открыток, в художественном беспорядке прибитых на стену маленькими гвоздиками. Среди них было несколько картинок из упаковок говяжьего экстракта Либиха и пара ярких реклам.