— Ну, Оуэн, теперь ты наш, — хлопнул его по плечу Хенесси. — Письмо твое им что ножом по горлу.
— Черта с два я ваш. Предупреждал, что связываться с вами не буду, — бросил Мак-Карти.
— Ну ладно, ладно, Дуган приглашает тебя выпить с нами. Ты его не чурайся, мой тебе совет. Он скоро всем графством заправлять будет.
— Пока графством управляют мировые судьи, — возразил Мак-Карти. — Мировые да йомены.
— Купер последние дни как угорелый носится, то к одному помещику, то к другому, — сказал Хенесси. — Напугал их, поди, до смерти. Даже к католикам заезжал.
— У всех помещиков своя особая религия, — бросил Мак-Карти.
В комнате стояли, сбившись в кучку вокруг Дугана, Куигли и О’Кэррола, человек десять, все больше молодежь, лишь двоим-троим за тридцать. Были среди них фермеры, были и батраки. Зачем уж эти горемыки суются в распри крестьян и помещиков?! В комнате стоял тяжелый запах, было душно. О’Кэррол протянул Мак-Карти большой стакан с виски, Дуган без улыбки кивнул ему.
— Да, слово свое вы держите, — обратился к нему Мак-Карти. — В нашем тихом уголке Мейо Избранники уже затеяли войну.
— Избранники Киллалы, — поправил его Дуган, со смаком выговаривая звучное название. — Мы защитим крестьян графства от помещиков-протестантов.
— Так, значит, это война религий? Теперь вы уже и на большее замахнулись. — Хорошее виски, с перламутровым отливом, полыхнуло в горле огнем.
— А что, разве раньше по-другому было? — спросил один из батраков. Лет восемнадцати-девятнадцати, долговязый, нескладный, как и Мак-Карти, длиннорукий, сутулый.
Мы простолюдины, порода особая, природой для сохи созданы. Мак-Карти хотел было что-то сказать, но сдержался.
— Уж кто-кто, а он знает, что говорит, — кивнул Дуган на батрака. — Он из тех бедолаг, которых в прошлом году оранжисты[13] согнали с земли в Ольстере. Всю его семью по миру пустили, а домишко сожгли.
— Очень сочувствую, — обратился Мак-Карти к пареньку. — Несладко вам пришлось.
— Такое может случиться и у нас, — продолжал Дуган. — Все мы прекрасно понимаем. — Он повел своими бычьими, навыкате, глазами вокруг, и каждый согласно кивнул.
— Может, что и похуже случится, — угрюмо сказал Мак-Карти.
— А может, и получше, — ввернул Хенесси. — Выпьем, ребята. — И пустил по кругу кувшин. — Они только что приняли клятву, Оуэн. И тебе советую. Учитель должен быть с народом.
Мак-Карти осушил стакан и подождал, пока кувшин дойдет и до него.
Куигли высунулся вперед, его круглая лысая голова маячила перед глазами точно луна.
— В Килкуммине учитель уже принял клятву.
Мак-Карти смотрел, как из кувшина в его стакан льется виски.
— Килкумминский учитель — темный и порочный человек, позор для всего классического образования. За невежество его изгнали из Баллинтаббера, любой учитель в Мейо это подтвердит. В Баллинтаббере люди умные, порядочные, ученье уважают. А для Килкуммина он в самый раз. Лучшего там и не заслуживают.
— У него дома книги есть, — запальчиво бросил Куигли, — а историю Гэльского народа он знает отменно, со времен Ноя.
— Какой там к черту Ной! — вспылил Мак-Карти. — Удивительно, что ж вы этого умника письмо не попросили написать.
— Ты, Оуэн, не просто учитель. Ты поэт, твои стихи читают да похваливают.
— А вам не терпится мое перо сломать о свой тяжелый плуг. — Виски давало себя знать. Голова пошла кругом.
— Глупо отпускать парня без клятвы, он же нас поименно знает. За стакан виски всех и продаст, — сказал Дуган.
— Я не доносчик, — сказал Мак-Карти, — и не один из вас мне не нужен.
— Тебе же, Оуэн, лучше станет, если клятву примешь, — уговаривал Хенесси. — И в Килкуммине и Киллале клятву приняли весьма достойные люди, за ними и другие. Ты посмотри, здесь все парни на подбор, лучше не сыскать, и у каждого друзья-приятели.
— Прошлой ночью, — продолжал Мак-Карти, — вы расправились с жалким и ничтожным человечишкой. Так остановитесь же на этом.
Дуган лишь покачал головой.
— Не примешь клятву, не лезь с советами. Мы сами знаем, что и как делать.
— Как не знать, — поддакнул один из фермеров. — Скоро во всем графстве будем править.
— Да вам не править даже тюремной повозкой, — подхватил Мак-Карти, — виселицей все и кончится. Вздернут вас, будете с вывалившимися языками болтаться, да еще перед казнью полные штаны со страху наложите.
В соседней комнате снова заиграла музыка, затопали по твердому земляному полу босые ноги. Там мое место, подумал Мак-Карти. Пусть голова моя полнится музыкой и хмелем, а не спорами. Он вновь отпил из стакана.