Потом все закружилось быстрее и быстрее, кабинет Дамблдора исчез в бурном цветном водовороте, и перед глазами Гарри появился лес: безлюдная поляна, по краям которой деревья шелестели ветвями под легким ветром. Похоже, царила глубокая ночь. Лес был темен, спокоен и пуст, но что-то приближалось... Чувствовалось: что-то грядет...
Однако Гарри проснулся прежде, чем это что-то появилось.
* * *
Ремус предложил помочь ему с вещами в подвале, но Гарри отказался наотрез, и причина на то была не одна. На сей раз, едва он набрал номер, трубку почти сразу же поднял дядя Вернон. Гарри открыл было рот, но в результате так и не сказал ни слова. Он хотел поговорить с Дадли, но когда дошло до дела, просто не смог себя заставить попросить дядю позвать Дадли к телефону.
Как там Снейп сказал? «Вы перед лицом Темного Лорда сохраняли больше хладнокровия, чем при встрече с вашими родственниками».
Гарри стало противно, и он дал себе слово, что в другой раз не струсит, если трубку опять возьмет дядя Вернон.
Перезванивать пока не имело смысла, и Гарри решил разыскать коробки с вещами Сириуса. Нашлись они быстро. Одна из коробок, самая большая, была почти доверху заполнена одеждой, в тех, что поменьше, оказались личные вещи и какие-то обтянутые кожей книги без названий. Книги явно были заколдованы, потому что не открывались, как Гарри ни старался. В конце концов он отложил их в сторону и снова принялся рыться в коробках.
Потом он нашел старую палочку — наверное, Сириус пользовался ею в юности — и попытался применить несколько заклятий. Увы, безуспешно.
Наконец на самом дне одной из коробок отыскалось небольшое зеркальце — копия его собственного. Застонав, Гарри крепко стиснул его в кулаке: на него снова накатили отчаяние и тоска, точь-в-точь как в тот день, когда он нашел свое собственное зеркало после гибели Сириуса. И дело было не в том, что теперь ему уже никогда не поговорить с крестным, нет, его охватило жгучее, тошнотворное чувство вины. Проклятье! Ведь у него было надежное средство связаться с Сириусом, и никакой Кричер не смог бы ему тогда помешать! У Гарри было средство... и он о нем не знал. Если бы он открыл подарок Сириуса сразу!.. Если бы он знал... крестный был бы жив. И уж конечно он не кинулся бы сломя голову в Министерство — ловить ветра в поле... Если бы он знал!
Какая глупость! Какая непростительная, ничем не оправдываемая глупость!
Гарри мешком осел на пол и, весь скрючившись над злополучным зеркалом, разрыдался.
* * *
Наконец — он не знал, сколько прошло времени, — поток слез иссяк. Он сел, скрестив ноги, и обвел взглядом тускло поблескивавшие стены — они были зачарованы так, чтобы светиться, когда в подвале кто-то есть. Зеркало по-прежнему лежало у него на коленях, молчащее и мертвое. Как Сириус.
Сердце снова взорвалось болью, но плакать он уже больше не мог. Гарри казалось, что он промерз насквозь, превратился в лед и что эта льдина вот-вот расколет его изнутри.
Вдруг он услышал какой-то слабый звук — на самом краешке сознания. Охваченный горем, Гарри заметил этот звук только тогда, когда тот повторился несколько раз, через неравные промежутки времени. Наконец он посмотрел вниз и увидел почти прямо перед собой крохотную змейку. Она была густого темно-малинового цвета и, двигаясь, отливала золотом. Змейка подползла ближе, приподняла голову и высунула язык.
Гарри сморгнул и вспомнил питона в зоопарке. Эта змея, длиной не больше локтя, разглядывала его с тем же любопытным, чуть мрачноватым выражением, но нисколько не напоминала его куда более неприятных знакомых, вроде Нагини или василиска.
— Эй, привет, малыш, — сказал он и протер слегка глаза.
Гарри не был уверен, что заговорил на змееязе, потому что так и так слышал английскую речь, — пока змея не ответила шипением. И он, разумеется, ее понял, потому что опять услышал родной язык.
— Ты здес-с-сь давно, маленький мужчина.
Гарри немного выпрямился и отложил зеркало.
— Да. А ты? Ты тут живешь?
— Здес-с-сь ес-с-сть мыши, — отозвалась змея, подползла чуть ближе и остановилась почти у самого его колена.