Прощай, летние гулянки:Под горою стоят барки!Мы гуляли день в дваПрогулялись донага.Деньги все мы прогуляли;Наши головы болят,Поправиться хотят.Мы оправиться хотели,Но у коршика спросились;Кершик воли не дает,Нас всех на лодью ведет.Якоря на борт сдымали,Паруса мы подымали,Во поход мы направлялись,Со Архангельским прощались;Прощай, город Архангельск!Прощай, матушка-двина!Прощай, бражницы-квасницыИ пирожны мастерицы!Прощай, рынок и базар!Никого нам здесь не жаль.Уж мы крепость* проходили,до брамвахты доходили,На брамвахте прописались,В Бело-море выступали.Бело-море проходили,В океан-море вступили;Океан-море врошлиДо Варгаева* дошли.Мы на гору выезжали,Крепка рому закупали;Мы до пьяна напивались,Друг со дружкой подрались.Уж мы на лодью пришли,Со Варгаева вошли.Прощай город Варгаус,Нам попало рому в ус!Прощай, бирка с крутиками,Село красно со песками!до Норт-Капа мы дошлиОттуда в голомя пошли;до Медведя* доходили,И Медведь мы проходили:Больши льды вдали белеютИ моржи на льдах краснеют.Заецы* на льдах лежат,Нерпы на лодью глядят.Во льды мы заходилиИ между льдами мы пошли.Еще Груманта не видно,А временятся Соколы*.Мы ко Груманту пришли,Становища не нашли, — Призадумались немного;Тут сказал нам коршик строго:«Ну, ребята, не робей,Вылезай на марса-рей:И смотрите хорошенько!Что мне помнится маленько:Э — там будто становье,Старопрежно зимовье!»«Ты правду нам сказал!»Марсовой тут закричал И рукою указал:«Мандолина против нас,И в заворот зайдем сейчас*.В заворот мы заходили,В становье лодью вводили,Чтоб зимой тут ей стоять,Нам об ней не горевать.Тут на гору* собирались,Мы с привалом поздравлялись;В становой избе сходились,Крестом Богу помолились;Друг на друга мы взглянулиТяжеленько воздохнули!«Ну, ребята, не тужить!Надо здесь зиму прожить.Поживем, попромышляем,Зверей разных постреляем!Скоро темная зимаПроминуется сама;Там наступит весна-красна, — Нам тужить теперь напрасно».И, бросивши заботу,Принялись мы за работу:Станову избу исправить,Полки, печку приналадить,От погод обороняться -И теплее согреваться.А разволочные* избушкиСтроить, будто как игрушки,Научились мы тотчас.Поздравляю теперь вас!По избушкам потянулись,Друг со другом распростились,И давай здесь зимовать,Промышлять, зверей смекать*.По избушкам жить опасно,Не пришла бы смерть напрасно.Мы кулемки* становили:Псечей черных наловили, — А оленей диких славноМы стреляли преисправно.Белой ошкуй господин — Он к нам часто подходил,Дикарино мясо кушатьИ у нас в избах послушать,Что мы говорим.А мы пулю в бок дадим,Да и спицами* вконецЗаколаем, наконец.Медведь белой там сердит,Своей лапой нам грозит,И шататься не велит.Там без спицы мы не ходим:Часто ошкуя находим.Темну пору проживали,Николи не горевали;Как светлее стали дни,С разволочных потянулись,В станову избу пришли — Всех товарищей нашли.Как Великий пост прошел —Слух до всех до нас дошел,Как моржи кричат, гремят,Собираться нам велят.Карбаса мы направлялиИ моржов мы промышлялиПо расплавам и по льдам,По заливам, по губамИ по крутым берегам.А моржов мы не боимсяИ стрелять их не стыдимся.Мы их ружьями стрелялиИ носками принимали,И их спицами кололиИ вязали за тинки.Промышляли мы довольно,И поехали на лодью;Лодью мы нагрузвлиИ отправились мы в ход,С Грумантом прощались:Прощай, батюшка ты Грумант!Кабы больше не бывать.Ты Грумант-батюшка страшон:Весь горами овышон,Кругом льдами окружон.На тебе нам жить опасно — Не пришла бы смерть напрасно.
Приводя эту длинную, наивную по своей форме, песню, мне все-таки кажется, что и сквозь простые, нехитрые слова ее и подражательный размер (веселого и скорого напева) можно видеть горькие слезы скучного одиночества — Бог весть, в каком месте, решительно на краю света, те горькие слезы, которые доводится испытывать только на море, когда на волоску висишь от смерти, когда, забывая все остальное, видишь и бережешь только одного себя. Нет для берегового человека лучших поговорок, как: «хвали море, а сиди на берегу - с моря жди горя, а от воды беды», и все-таки оттого, что «дальше моря, меньше горя»...
II. ПОЕЗДКА ПО РЕКЕ МЕЗЕНИ
Подробности пути. — Рассказы ямщика о разных видах зимних погод. — Лесная драма. — Икота и стрелье. — Дело о колдунах. — Юрома. — Предание о разбойниках. — Иов праведный. — Пашко. — Село Ущелье. — Предание о чуди. — Чучпала. — Характер русского населения. — О свадьбах.
В декабре месяце 1856 года я был на реке Мезени. 12 числа этого месяца я оставил бедный, с великою нуждою влачащий свое обыденное существование город Мезень, чтобы направиться вверх по реке, уделившей свое негромкое имя этому городу. Путь мне лежал в дальние печорские страны. Дорога тянулась по берегу реки мимо множества деревушек, которые рассадились так часто, как бы и на людной Волге. Близость моря, богатого барышным, сальным морским зверем, под рукою широкая, многоводная, обильная семгой река, вся обросшая по берегам густыми, первозданными лесами, где так много и дичи, и красного зверя, а дальше беспредельная тундра с роскошной пастьбой для оленей, неисчислимыми стадами горностаев, песцов и зайцев — обусловили по берегам Мезени это многолюдство населения, сгруппировавшегося по преимуществу в низовых частях реки. Здесь деревни и села так часты, что не успеешь проехать пяти-шести верст, как, глядишь, уже и рассыпалась перед тобою черная группа изб, всегда приглядных по внешности, всегда двухэтажных по неизменному обычаю целой губернии. В любую из них взойти любо: чисто прибрана большая изба с полатями и огромной печью, хотя эта изба и про себя держится, хотя тут и ребятишки водятся, хотя тут возится и хозяин со своими рыболовными и другими снастями, и хозяйка со своими домашними приборами. Правда, что и здесь полати устроены так низко, что об них неосторожный и недогадливый гость может стуктуться лбом. И здесь духота и спершийся воздух бывают едва выносимы; и здесь двери, ведущие в сени, не отопрешь, если не имеешь долгой привычки к тому; и здесь визг грудных ребят и крики телят, запертых в подызбице, в соединении с риком кур, которым легко расшуметься, да трудно уняться. Все это легко может выгнать проезжего вон из избы. Для этого у мезенцев есть особый покой — гостиная горница, всегда старательно вытопленная, с кроватью за ситцевым пологом, со столом, лавками и стенами, тщательно вымытыми и выскобленными. У редкого нет самовара, фаянсовой посуды, ножей, вилок, и у каждого — полный угол божьего милосердия.