Выбрать главу
Прощай, летние гулянки: Под горою стоят барки! Мы гуляли день в два Прогулялись донага. Деньги все мы прогуляли; Наши головы болят, Поправиться хотят. Мы оправиться хотели, Но у коршика спросились; Кершик воли не дает, Нас всех на лодью ведет. Якоря на борт сдымали, Паруса мы подымали, Во поход мы направлялись, Со Архангельским прощались; Прощай, город Архангельск! Прощай, матушка-двина! Прощай, бражницы-квасницы И пирожны мастерицы! Прощай, рынок и базар! Никого нам здесь не жаль. Уж мы крепость* проходили, до брамвахты доходили, На брамвахте прописались, В Бело-море выступали. Бело-море проходили, В океан-море вступили; Океан-море врошли До Варгаева* дошли. Мы на гору выезжали, Крепка рому закупали; Мы до пьяна напивались, Друг со дружкой подрались. Уж мы на лодью пришли, Со Варгаева вошли. Прощай город Варгаус, Нам попало рому в ус! Прощай, бирка с крутиками, Село красно со песками! до Норт-Капа мы дошли Оттуда в голомя пошли; до Медведя* доходили, И Медведь мы проходили: Больши льды вдали белеют И моржи на льдах краснеют. Заецы* на льдах лежат, Нерпы на лодью глядят. Во льды мы заходили И между льдами мы пошли. Еще Груманта не видно, А временятся Соколы*. Мы ко Груманту пришли, Становища не нашли, — Призадумались немного; Тут сказал нам коршик строго: «Ну, ребята, не робей, Вылезай на марса-рей: И смотрите хорошенько! Что мне помнится маленько: Э — там будто становье, Старопрежно зимовье!» «Ты правду нам сказал!» Марсовой тут закричал И рукою указал: «Мандолина против нас, И в заворот зайдем сейчас*. В заворот мы заходили, В становье лодью вводили, Чтоб зимой тут ей стоять, Нам об ней не горевать. Тут на гору* собирались, Мы с привалом поздравлялись; В становой избе сходились, Крестом Богу помолились; Друг на друга мы взглянули Тяжеленько воздохнули! «Ну, ребята, не тужить! Надо здесь зиму прожить. Поживем, попромышляем, Зверей разных постреляем! Скоро темная зима Проминуется сама; Там наступит весна-красна, — Нам тужить теперь напрасно». И, бросивши заботу, Принялись мы за работу: Станову избу исправить, Полки, печку приналадить, От погод обороняться - И теплее согреваться. А разволочные* избушки Строить, будто как игрушки, Научились мы тотчас. Поздравляю теперь вас! По избушкам потянулись, Друг со другом распростились, И давай здесь зимовать, Промышлять, зверей смекать*. По избушкам жить опасно, Не пришла бы смерть напрасно. Мы кулемки* становили: Псечей черных наловили, — А оленей диких славно Мы стреляли преисправно. Белой ошкуй господин — Он к нам часто подходил, Дикарино мясо кушать И у нас в избах послушать, Что мы говорим. А мы пулю в бок дадим, Да и спицами* вконец Заколаем, наконец. Медведь белой там сердит, Своей лапой нам грозит, И шататься не велит. Там без спицы мы не ходим: Часто ошкуя находим. Темну пору проживали, Николи не горевали; Как светлее стали дни, С разволочных потянулись, В станову избу пришли — Всех товарищей нашли. Как Великий пост прошел — Слух до всех до нас дошел, Как моржи кричат, гремят, Собираться нам велят. Карбаса мы направляли И моржов мы промышляли По расплавам и по льдам, По заливам, по губам И по крутым берегам. А моржов мы не боимся И стрелять их не стыдимся. Мы их ружьями стреляли И носками принимали, И их спицами кололи И вязали за тинки. Промышляли мы довольно, И поехали на лодью; Лодью мы нагрузвли И отправились мы в ход, С Грумантом прощались: Прощай, батюшка ты Грумант! Кабы больше не бывать. Ты Грумант-батюшка страшон: Весь горами овышон, Кругом льдами окружон. На тебе нам жить опасно — Не пришла бы смерть напрасно.

Приводя эту длинную, наивную по своей форме, песню, мне все-таки кажется, что и сквозь простые, нехитрые слова ее и подражательный размер (веселого и скорого напева) можно видеть горькие слезы скучного одиночества — Бог весть, в каком месте, решительно на краю света, те горькие слезы, которые доводится испытывать только на море, когда на волоску висишь от смерти, когда, забывая все остальное, видишь и бережешь только одного себя. Нет для берегового человека лучших поговорок, как: «хвали море, а сиди на берегу - с моря жди горя, а от воды беды», и все-таки оттого, что «дальше моря, меньше горя»...

II. ПОЕЗДКА ПО РЕКЕ МЕЗЕНИ

Подробности пути. — Рассказы ямщика о разных видах зимних погод. — Лесная драма. — Икота и стрелье. — Дело о колдунах. — Юрома. — Предание о разбойниках. — Иов праведный. — Пашко. — Село Ущелье. — Предание о чуди. — Чучпала. — Характер русского населения. — О свадьбах.

В декабре месяце 1856 года я был на реке Мезени. 12 числа этого месяца я оставил бедный, с великою нуждою влачащий свое обыденное существование город Мезень, чтобы направиться вверх по реке, уделившей свое негромкое имя этому городу. Путь мне лежал в дальние печорские страны. Дорога тянулась по берегу реки мимо множества деревушек, которые рассадились так часто, как бы и на людной Волге. Близость моря, богатого барышным, сальным морским зверем, под рукою широкая, многоводная, обильная семгой река, вся обросшая по берегам густыми, первозданными лесами, где так много и дичи, и красного зверя, а дальше беспредельная тундра с роскошной пастьбой для оленей, неисчислимыми стадами горностаев, песцов и зайцев — обусловили по берегам Мезени это многолюдство населения, сгруппировавшегося по преимуществу в низовых частях реки. Здесь деревни и села так часты, что не успеешь проехать пяти-шести верст, как, глядишь, уже и рассыпалась перед тобою черная группа изб, всегда приглядных по внешности, всегда двухэтажных по неизменному обычаю целой губернии. В любую из них взойти любо: чисто прибрана большая изба с полатями и огромной печью, хотя эта изба и про себя держится, хотя тут и ребятишки водятся, хотя тут возится и хозяин со своими рыболовными и другими снастями, и хозяйка со своими домашними приборами. Правда, что и здесь полати устроены так низко, что об них неосторожный и недогадливый гость может стуктуться лбом. И здесь духота и спершийся воздух бывают едва выносимы; и здесь двери, ведущие в сени, не отопрешь, если не имеешь долгой привычки к тому; и здесь визг грудных ребят и крики телят, запертых в подызбице, в соединении с риком кур, которым легко расшуметься, да трудно уняться. Все это легко может выгнать проезжего вон из избы. Для этого у мезенцев есть особый покой — гостиная горница, всегда старательно вытопленная, с кроватью за ситцевым пологом, со столом, лавками и стенами, тщательно вымытыми и выскобленными. У редкого нет самовара, фаянсовой посуды, ножей, вилок, и у каждого — полный угол божьего милосердия.