Я не верил такому счастью.
Выбираю самбо!
— У меня товарищ есть, Ыхлас звать. Его можно записать?
— Попробуй. Иди в ту дверь, скажешь — Самохин направил…
Как было не вспомнить тут мамины слова: „Мир не без добрых людей, сынок!“
И в этом лишний раз я смог убедиться на следующий день. (Не считайте, конечно, что только сплошное везение сопутствовало мне в ту неделю, но… что было, то, как говорится, было!)
У Ыхласа в общежитии я появился в восьмом часу вечера, и оказалось, что мой товарищ собирается на вечеринку. И не один — всей комнатой, впятером. Я попросил разрешения остаться у них — поваляюсь, думал, на кровати с книжкой в руках, — но Ыхлас и остальные стали горячо настаивать: „Поедем, поедем, там мировая компания, ждут нас, лишним не будешь!..“ И я не то чтобы не устоял перед таким напором — просто показалось, что обижу, если не соглашусь. Они же со всей душой ко мне!..
Ехать пришлось далеко, на городскую окраину, застроенную одноэтажными частными домиками. В одном из них, дверь и окна которого, казалось, должны были вылететь от сотрясавшей стены, запущенной на полную мощность джазовой музыки, нас встретили ликующими голосами: „Ур-ра, пришли!..“ В комнате, где не танцевали, а тряслись в каких-то конвульсивных, неистовых движениях потные, со слипшимися волосами пареньки и девчонки, не продыхнуть было от сигаретного дыма — хоть топор вешай! Курили все, и я, признаться, впервые видел не только вот такие, поразившие меня танцы, но и курящих, с сигаретами в пальцах и во рту девушек. Наверно, вид у меня был настолько ошарашенный, что одна из девиц, поцеловавшая на моих глазах Ыхласа и потянувшая его в круг танцоров, заметила со смехом: „Этот мальчик из какого колхоза?“ На что Ыхлас ответил: „Он мой друг и, между прочим, мастер спорта, самбист…“
Стоило мне перед этим похвалиться Ыхласу, что себя и его записал в секцию, надо в субботу явиться на первое отборочное занятие, как уже, нате вам, возведен в ранг мастера спорта! Хорошо, что в этом дыму никто не мог увидеть, как я густо покраснел.
Был я тут, понятно, белой вороной, и, возможно, бессовестное вранье Ыхласа, что я самбист, первоклассный спортсмен, спасло меня от насмешек: все пили — я отказался. „Держит форму“, — услышал за своей спиной. И поскольку не танцевал — то и девчата потеряли ко мне всякий интерес. Я то выходил на улицу, сидел перед домом на лавочке, скучая, томясь, то снова возвращался… Но где-то глубокой ночью, в третьем часу, постучали в дверь две женщины, из живущих по соседству, и сердито сказали: „Не прекратите шуметь — вызовем милицию!“
Ночевали тут же — кто где… Я пристроился в коридоре на полу, подтянув под себя какую-то дерюгу; мимо меня то и дело ходили, наступали на ноги; откуда-то сильно дуло. Вроде только глаза смежил — и уже вставать надо, на часах почти семь, а к восьми на работу. У Ыхласа, разбудившего меня, было помятое, с отеками под глазами лицо, он, зевая, с виноватой улыбкой проговорил: „Во́ гульнули… на всю катушку!“ Дерюжка, которую я в темноте нашарил и подоткнул под себя, оказалась в угольной пыли, и вся одежда на мне, мало что жеваная, была теперь в жирных черных пятнах… Гульнули!
Девиц видно не было, и почти все другие к этому времени уже куда-то исчезли… Наскоро умывшись у водоразборной колонки, мы поспешили к автобусу. Ыхлас отворачивался, избегал смотреть мне в глаза. Когда расставались, он буркнул: „Не переживай, отчистишь…“ Будто главное было в том, смогу ли я отчистить брюки и куртку!
А появился на стройплощадке — навстречу мне на лестничном марше третьего этажа бригадир Суханбабаев.
— Как дела, Солтан?
— Спасибо…
— Э-э, — сказал он, — ты что, по ночам уголь грузишь? В котельную нанялся?
— Да нет. — Я замялся: — Помогал, просили…
— А-а, помогал… — Глаза бригадира были внимательны и строги. — Помогал — это хорошо… Но послушай, Солтан, мой совет. Ты же не какой-нибудь босяк, опустившийся тип, чтоб через весь город ехать среди людей в таком вот неприглядном виде. Будто верблюд тебя пожевал и выплюнул! А ты рабочий, член бригады коммунистического труда, нашей бригады… Разве тот, кто видел тебя сегодня в автобусе, мог подумать: „Этот парень гордится своей работой, своим делом, знает себе цену?“
Не дождавшись, что отвечу, бригадир пошел вниз к выходу, а лестница подо мной, я думал, провалиться должна была. Горела под ногами. И я страстно хотел этого — провалиться!
Мелькнула мысль: „Уйти — и не возвращаться?!“
Но сверху заметил меня Сергей, поторопил окриком:
— Не спи, Солтан, время!