В этот субботний день, как всегда, мы начали с разминки — провели ряд беговых упражнений, а потом позанимались штангой. Затем попарно — один против другого — повторили основные в самбо приемы.
Костя Еремин приказал всем сесть и отдохнуть.
— Вот что, ребята, — обратился он к нам, — приступаем к отбору кандидатов для участия в предстоящем первенстве. Поэтому сегодняшние схватки на ковре должны носить не тренировочный, а соревновательный характер… Начнут Эсге́р и Има́м.
Кроме зевак, среди которых находились Арслан с Исламом, за поединком Эсгера и Имама внимательно наблюдали еще двое незнакомых нам мужчин, оказавшихся представителями спорткомитета. Наш тренер все время перекидывался с ними короткими фразами… После первой пары на ковер выходили другие, и когда таким образом мы все провели схватки, Костя Еремин долго вполголоса совещался с теми, из спорткомитета. После чего сказал:
— Кого назову — останетесь. Все другие на сегодня свободны, можете одеваться.
Среди названных прозвучала и моя фамилия.
Арслан и Ислам показали мне знаками: держись!
У ковра нас осталось восемь человек. Мой вес — шестьдесят восемь килограммов. „Середнячок“! У остальных или больше, или меньше.
На ковер в подобающем спортивном облачении, подпоясанный черным поясом (а мы все были в белых, пока не имеющие права на пояса других цветов), вышел мастер спорта Илларионов, до этого изредка помогавший Косте тренировать нас. Его весовая категория — более восьмидесяти килограммов. Против него Костя поставил Ама́на, вес которого держался на цифре пятьдесят семь… Почему тренер принял такое решение? Мы не знали. Я только заметил, что Еремин шепнул что-то Илларионову, как бы наставление дал.
Борьба Илларионова и Амана напоминала игру кошки с мышкой. „Кошка“ гоняла „мышку“, и как бы ни была та упорна и бесстрашна — ничего у нее не получалось…
После Илларионов боролся еще с двумя нашими товарищами и изрядно потрепал их. Ни разу мастер спорта не позволил сделать захвата, чисто и угрожающе провести какой-либо прием.
Я почувствовал, как, напрягаясь, дрожит мое тело… Сумею ли я, по сути малоопытный новичок, как-то проявить себя в единоборстве с бывалым борцом?
Словно почувствовав мое состояние, подошел тренер, наклонился к уху:
— Борись осторожно, однако используй все свои приемы. Надеюсь на тебя.
И вот мой черед…
Илларионов слегка устал, но огромный запас его энергии был только почат, а не растрачен. Не те противники выпали закаленному бойцу! И я сам — разве тот?!
Легкая добродушная улыбка не сходила с губ мастера спорта… Есть же борцы одной с ним весовой категории, но почему тренер пускает против него нас? Как бы там ни было, нужно выкладываться полностью. И не зря Костя Еремин сказал, что надеется на меня. Значит, впрямь делает серьезную ставку на мое участие в предстоящем первенстве. И про мои приемы напомнил…
Это, скорее, не какие-то особые приемы, а сноровка, находчивость.
Там в ауле вечерами, поджидая у околицы стадо, возвращавшееся из Каракумов, чтобы отогнать свою корову домой, мы, мальчишки, чуть ли не каждый день боролись на песке. Да как еще боролись — чтоб не уступить, не осрамиться!.. И у каждого были свои излюбленные способы — неожиданных подсечек, захватов, обманных приемов… Вот та деревенская „школа“ мальчишеской борьбы дала мне, как оказалось, многое. С самых первых дней занятий в секции я чувствовал себя раскованно, не раз в схватках выручали меня аульные навыки. И Костя Еремин оценил это: „Используй все свои приемы…“
И вот я на ковре. Против Илларионова.
Когда заходил в круг, кто-то громко сказал: „Держись, дружище!“ Краем глаза заметил: это тот самый парень, что впервые привел когда-то меня в спортзал, по фамилии Самохин… И он, следовательно, среди болельщиков. И Арслан с Исламом. И сам Костя Еремин, я был уверен, желает мне успеха. Надо выстоять, постараться выстоять!
Илларионов, кажется, и в новой для него схватке с очередным кандидатом, рассчитывал на быструю и легкую победу. Он с ходу попытался провести эффектную подсечку, но я ловким движением применил контрприем, причем Илларионов, оступившись, еле удержался в стойке. Приняв это, вероятно, за случайность, он снова повторил подсечку, и опять я ответил тем же… В зале зашелестели оживленные голоса. До меня донеслись отдельные ободряющие фразы: