Уходя, предложил:
— Прошвырнемся вечером в горпарк? Вдвоем.
— С удовольствием бы, — ответил я. — Но у меня работа…
— В ночь?
— Да. — И я рассказал о поручении бригадира.
— Не везет!
И по интонации голоса, и по глазам Ыхласа я понял, что он звал меня с собой в горпарк, то ли боясь своего одиночества, то ли надеясь, что со мной у него совсем по-другому, чем с кем-либо еще, пройдет вечер… И в душе я тоже пожалел, что не смогу пойти с ним.
А ушел Ыхлас — все думал я о нем… Что же это он так сломался? Наверное, совсем другие ребята возле него в общежитии, не такая, как у нас, бригада… А что, если поговорить с Суханбабаевым и с нашими парнями — чтобы перевести его, Ыхласа, к нам в бригаду? Стройучастки разные, но трест-то один!
С этой мыслью и отправился я на ночное дежурство…
Был вечер, и я неторопливо ходил по стройплощадке, поеживаясь от сырой прохлады. Раскачивались на ветру электрические лампочки на столбах, освещая штабели кирпича, груды досок, мешки с цементом, которые лежали отдельно под дощатым навесом.
Зияли черными пустыми глазницами еще не застекленных окон коробки строящихся домов, иные из которых стояли пока без крыш, да и стены не всюду были подняты до необходимого этажного уровня. От этих темных и холодных зданий веяло стылостью, даже тревогой какой-то. И ведь по-другому выглядят они днем при свете, под солнцем! И конечно, совсем по-другому дома станут смотреться в ночи, когда их окна засияют огнями, эти огни отразят уют и тепло обжитого человеческого жилья…
Сумерки сгущались, шум большого города постепенно делался тише.
Я пошел в прорабский вагончик, посидел там, согреваясь, и потом снова долго ходил по площадке. А вернулся в вагончик, поставил на электроплитку чайник. Пора было перекусить.
Уже дымился чай на столике, я резал хлеб, когда за тонкой стеной послышались чьи-то шаги…
Выглянул — человек шел к двери. Ко мне.
— Ыхлас?!
— Я это…
— Ты чего?
— Некуда податься, дай, думаю, загляну…
— И молодец! Тут, видишь, даже топчан с подушкой есть. Мне спать не положено, а ты — пожалуйста! Прикорни, если захочешь…
— Я, может, уйду еще…
— Садись, садись! Ужинать будем.
Я обрадовался: вдвоем на посту — не одному! И чего ему уходить? Пусть тут дрыхнет…
Говорили о том о сем… И опять подмечал я в облике Ыхласа какую-то взъерошенность, даже глаза, казалось мне, были у него другие: тревожный блеск не уходил из них. Отвечал он порой невпопад, словно бы погруженный в свои тяжкие, угнетавшие его думы.
— В армию бы уйти, — вздохнул он, — да вот снова комиссию не прошел, не взяли. Плоскостопие нашли.
— Да ничего ж не заметно по тебе!
— А они заметили…
— В Халач не ездил? — спросил я.
— Надо бы, а то мать обижается… Соберусь как-нибудь.
— Когда у меня отпуск будет — давай вместе махнем?
— Угу… Хорошо бы. Да ведь нескоро…
— Лучше нескоро, чем никогда! Что ты все прислушиваешься?
— С чего ты взял… Ветер. Бр-р!..
— Проводами звенит… Ешь!
— Да не хочу я…
Может, час прошел или больше даже.
Вдруг я услышал неподалеку — как мне почудилось, в границах строительной площадки — приглушенный шум автомобильного мотора.
— Никак машина? — взглянул я на Ыхласа.
— И что? На дороге где-то…
— Да нет, здесь! Пойду я.
Ыхлас метнулся к двери, загородил выход:
— Не ходи, Солтан!
— Ты что?! А вдруг воры?
— Не ходи!
— Сдурел?
Ыхлас стоял, преграждая мне путь, и лицо его дергалось, как больное, в судорогах.
Мотор машины звучал все отчетливее…
Я резко оттолкнул Ыхласа и рванулся из вагончика. Так и есть!
В слабом, мутноватом свете я увидел, как двое незнакомцев, взяв из-под навеса по мешку цемента, качаясь под ними, тащили их к пролому в ограде. Там, конечно, и стояла машина…
Может, уже сколько-то мешков вынесли?!
— Стой! — закричал я. — Бросай мешки!
Но воры, как я предполагал, моего окрика не испугались и не побежали. Опустив тяжелые мешки на землю, они выжидательно смотрели на меня.
Оба были рослые, крепкие…
Их двое, я один.
Ыхлас?
Струсил он или с ними заодно? Закрадывалось сомнение…
— Ну-ну, иди, иди поближе, — угрожающе проговорил один из этих ночных гостей. — А лучше сматывайся в свой вагончик, запрись и сиди там тихо. Ничего не видел, ничего не слышал!
Мы стояли на расстоянии десяти — пятнадцати метров друг от друга. Я с тоской подумал: „Ни палки под рукой, ничего такого, чем бы можно было обороняться… Кирпичи, доски — за спиной, в стороне. А у этих, у каждого — по руке в кармане. Жест куда как многозначительный! Не за ножи ли держатся?“