Голос Гунчи был монотонно-скрипучим, но, кажется, не очень-то он трогал Нурмамеда-ага: тот спокойно полулежал на диване с газетой в руках.
Потоптавшись в дверях, я сказал:
— Нурмамед-ага, можно мне сбегать за ребятишками в детсад?
— Сбегай, — оживился тот. — Прогуляешься заодно.
Полезно ж свежим воздухом дышать. Детский сад, знаешь, на углу поликлиники…
— Да-да!
Я с облегчением выскочил на улицу.
Жена Нурмамеда-ага, Гунча, была родной сестрой жены моего старшего брата. Следовательно, мой брат и Нурмамед-ага свояки. И когда я уезжал в Ашхабад сдавать вступительные экзамены в институт, домашние дали мне их адрес и строго-настрого наказали ночевать лишь здесь… И, надо сказать, родственники встретили меня гостеприимно. Особенно Нурмамед-ага был радушен — дотошно расспрашивал обо всем, шутил, усаживал играть с собою в шахматы, и его приветливость сглаживала мою неловкость, тем более в первые дни, когда только присматривались друг к другу.
Но вскоре я заметил, что муж и жена в этом доме словно бы не могут обойтись без того, чтобы не поругаться, подчас по самому мелкому, ничтожному поводу: почему на кухне второй день стоит ведро с картофельными очистками и кому его выносить, кто должен привязать вместо оборванных новые веревки для сушки белья на террасе, и тому подобное… Когда начиналась их словесная перепалка, я не знал, куда от стыда деться. Не мог представить себе, что в какой-либо семье в нашем ауле могло бы происходить подобное. И переживал вдвойне, боясь, что причина таких семейных стычек мое присутствие в доме. Может, мешаю я им, раздражаю своим видом?
Но дело было, конечно, не во мне…
И чаще всего, как вот сегодня, Нурмамед-ага не обращал внимания на ворчание жены. Но иногда не выдерживал, говорил с досадой: «Опять за свое? Если не управляешься по дому — оставь работу на базе. У меня пока есть силы прокормить и тебя и детей…» От подобных слов Гунча возгоралась еще сильнее: «Ах, посмотрите на него! Он прокормит! И без того не знаем, куда каждую копейку ткнуть — везде дыры! То нужно, другое требуется… Или на свои деньги ты последний наш ковер купил? А мебель? А цветной телевизор?.. Молчал бы уж!»
В такие минуты Нурмамед-ага обращался ко мне: «Солтан, не слушай ее. Теперь надолго завелась. Тащи-ка шахматы — сыграем!» И спрашивал: «Или ты тоже считаешь, что в этом доме чего-то не хватает?»
Не хватало здесь, горько думал я, только мира и согласия.
Ковры на стенах и на полу, полированная импортная мебель, хрусталь и дорогая посуда в серванте, длинные ряды застекленных полок, тесно уставленных книгами… Как же так, продолжал я размышлять, в доме столько книг, такое великолепное собрание печатной мудрости, а семейная жизнь у этих людей серая, унылая, в непрекращающихся дрязгах? Какие же интересы владеют ими? Не лучше ли поговорить о прочитанном или хотя бы о телевизионной передаче, чем спорить о помойном ведре?!
Книги, молчаливо стоявшие за стеклами, тревожили меня. «Нужны ли вы в этом доме?» — мысленно спрашивал я их.
Поинтересовался у Нурмамеда-ага, трудно ли было собрать такую библиотеку, и он со вздохом ответил: «И не спрашивай! Догадаться не сможешь, через каких людей и каким образом доставал я эти книги… Как пчелка мед, так и я носил их сюда, в этот улей!»
Но не видел я, чтобы хоть раз кто-то из супругов потянулся за каким-нибудь томиком, вчитался бы в книжные страницы…
Или эти люди не знали, не видели высокой цели в жизни, и оттого-то тетя Гунча вечно ворчала — ведь квартира заполнена всем необходимым, а что дальше? Нет, не с моим скудным житейским опытом можно было разобраться в этом, дать на все тут исчерпывающий ответ! Припомнилось мне вдруг, как мы с Сергеем ряд за рядом поднимали стену очередного, пятого этажа и тугой ветер высоты бил нам в лица. Может, он, вот такой свежий, бодрящий ветер, и окрыляет человеческое сердце! А как почувствовать его в доме среди пыльных ковров, тускло поблескивающего хрусталя и обреченных на холодное заточение книг?! Здесь не его стихия!
Утром, когда я, наспех позавтракав, собирался на работу, тетя Гунча уже в дверях протянула мне большую хозяйственную сумку.
— Я, Солтан, сделала тебе бутерброд с сыром, положила в сумку его. Пожуешь там, когда проголодаешься…
— Спасибо. — Я смутился: — Там рабочая столовая, в нее все обедать ходят.
И не мог понять: для маленького бутерброда такая большая сумка — зачем? Я и в карман его суну…
Так и сказал об этом тете Гунче.