Но отчего бы им и не попраздновать, «производителям работ»? По какой такой причине? Да и строителям заодно? Правда, и это слово выбрано не особенно удачно. Зато удобно! Незачем перечислять представителей всех профессий. Одновременно оно позволяет считать их теми, кем они сами себя считают, а попросту говоря, людьми, которые эту штуковину ставят на ноги и поэтому могут себе позволить по-отечески посоветовать разным там специалистам в белых халатах и ангелам-хранителям по защите от излучения, требующим соблюдения повсюду стерильной чистоты: глядите в оба, не повредите того, что мы вам построили!
Карнавал есть карнавал, а в аду все равны: марксисты, атеисты, специалисты. Две недели кряду в районном Доме культуры черт знает что творилось: пилили, вколачивали гвозди, пахло клеем и краской, целые тюки тюля и кипы блестящей бумаги превращались в причудливые рожи и скачущих верхом на помеле ведьм, сооружалось чистилище, имитировались решетки для медленного поджаривания грешников, страшные адские пропасти и уютные укромные уголки для разномастного сброда, прописанного в аду.
Потому что девиз карнавала: «Встретимся в аду!» Кто сюда не вхож, пусть пеняет на себя. Но разве им не место здесь, этим разбойникам, жандармам и солдафонам? Только как сюда затесался сам господь бог? Он в белом одеянии и с бородой из ваты, нимб у него совершенно съехал на одно ухо, черные глаза горят огнем, и танцевать он любит вполне по-земному, что и обеспечивает ему право на одно из мест в первых рядах ада. И не он ли несколько дней назад возмущенно возражал в этом самом доме с трибуны неведомому оппоненту:
— Да на что бы мы годились, товарищи, если бы нам не удалось по-хозяйски распорядиться теми миллионами, которые государство выделяло для стройки в Боддене! — И он, словно Зевс-громовержец, начал метать в участников собравшегося актива такие понятия, как интенсификация, рационализация, квалификация, поясняя на примерах, в чем их смысл в данных условиях. Но даже самый внимательный наблюдатель вряд ли смог бы предположить, что два дня спустя вновь встретится с этими серьезными людьми, отплясывающими вокруг господа бога, нарядившись в платья неисправимых грешников.
— Та-та-та-та-ра-та… — пел господь бог.
А возле него вприпрыжку скакал проказник Буратино, любимец детей, в полный человеческий рост, с красными щеками и длинным носом. Но… разве за ним не скрывается носик вздернутый? И не виднеются ли из-под шапочки с кисточкой кудри, всего несколько лет назад бывшие тугими косами девушки по имени Зинаида?
А зачем пожаловал в ад повар? Сварить адскую похлебку или перевернуть грешников на решетке?
— Поторапливайся, Герда, мы опаздываем, — сказал повар час с небольшим назад даме червей, шедшей сейчас с ним под руку.
Когда повар был молод, он работал токарем на заводе Борзига в Берлине. Позднее его специальность называлась «расточник», а завод — Народное предприятие «Бергманн-Борзиг». Но к тому времени повар был уже инженером, и не на заводе «Бергманн-Борзиг», а в Гидрострое, И переехал сначала в Лаузитц, а из Лаузитца — в Саксонию, а из Саксонии — в Шпреевальд. В промежутке между этими переездами три года прожил в Берлине. Вернувшись оттуда, положил в папку, где лежал диплом инженера, другой — об окончании Высшей партийной школы. И вскоре после этого оказался в Боддене. Жена всегда была рядом, куда бы его ни послали. Только во время его учебы в Берлине — нет. Три года они писали друг другу письма. Скучать ей не приходилось: и родительский комитет в школе, и президиум комитета Национального фронта[18] отнимали достаточно времени, а ведь есть еще семья и заботы по дому. И вдруг возникает вопрос такой необычайной важности: