Сказав это, я подскочил на своем месте словно слабоумный церемониймейстер, и, к моей радости, ребятишки встали тоже и, раскачиваясь из стороны в сторону, громко произнесли слово по буквам, дружно при этом хлопая:
— Эм-о-эль-о-ка-о! Эм-о-эль-о-ка-о! Эм-о-эль-о-ка-о!
Очень часто мы все под конец урока гуськом выходили на улицу — с Элизабет во главе, а замыкал шествие юный Габамукуни, не получивший в свое время образования, но страстно желавший учиться. Мы плясали во дворе, шаркая ногами в одном и том же ритме и поднимая при этом клубы мелкой желтоватой пыли, и сочиняли коротенькие мелодии для каждого слова.
— Так, первый класс, а теперь, может, вы произнесете по буквам слово… Подождите… Подождите… Слово «ВАННА»?
— Вэ-а-эн-эн-а! — с энтузиазмом отзывались дети.
Вот так мы и ходили часами, пока Элизабет совсем не выдыхалась от жары и смеха, так что ей приходилось плюхаться в тень джакаранды, дабы отдышаться. Следуя ее примеру, дети делали то же самое, большей частью усаживаясь на Элизабет и на меня, и такмы и сидели и смеялись, пока не остывали и не начинали дышать ровно.
И все же я никак не мог избавиться от призрака Дирка и перестать думать о его махинациях. Как-то мы отдыхали в прохладном классе после особенно изнурительного «букводрома», и я снова, в который уже раз, вернулся в мыслях к этой проблеме. Пока я угнетенно смотрел в окно, Элизабет, удобно устроившись в своем креслице, рассказывала усевшимся подле ее ног детям сказку из сетсванского фольклора. Называлась она «Голубь и Шакал» и звучала примерно так:
«Как-то раз Шакал проголодался и отправился на поиски чего-нибудь съестного, и вскоре встретил голубя.
— Ага! — обрадовался Шакал. — Поймаю-ка я эту птичку да съем ее.
А Голубь спрятал голову под крыло.
— Не убивайте меня, ррэ Шакал, — взмолился он. — Пожалуйста, не убивайте. Зачем вам нужен голубь без головы?
— А где же твоя голова, ррэ Голубь? — удивился Шакал.
— Ах, моя голова заболела, — отвечал Голубь, — и я отдал ее человеку, который лечит головы в больнице. Скоро он принесет мне ее назад. И тогда вы сможете съесть меня.
— А как же ты снял свою голову? — поинтересовался Шакал.
— О, это было просто, — сказал Голубь. — Я дал Зайцу топор и попросил его отрубить мне голову. А потом отдал ее человеку, который лечит головы в больнице. Когда он принесет ее назад, я буду совсем здоров.
Шакал не догадался, что его обманывают, — ведь он своими глазами видел, что у Голубя нет головы. Поэтому в тот день он так и не убил Голубя.
На следующий день Шакал отправился за дровами. И только он начал рубить дерево, как видит — мимо идет Голубь, и голова у него уже на месте.
— Ага! Голубь снова с головой, — сказал себе Шакал. — Уж теперь-то я убью его.
— Доброе утро, ррэ Шакал, — поприветствовал его Голубь. — Как видите, моя голова опять на месте. Теперь я совсем здоров. И с новой головой чувствую себя больше и сильнее. Почему бы и вам не послать свою голову в больницу, ррэ Шакал?
И Шакал подумал, что, это, наверное, и впрямь неплохой совет — ведь он своими глазами видел, что у Голубя снова была голова.
— Ладно, возьми мой топор, — согласился Шакал, — и отруби, пожалуйста, мне голову.
Голубь взял у Шакала топор.
— Вы готовы, ррэ Шакал? — спросил он.
— Я готов, ррэ Голубь, — ответил Шакал.
И тогда Голубь поднял топор и отрубил Шакалу голову!
— Теперь ты уже не съешь меня, ррэ Шакал! — засмеялся он.
Потому что Шакал был мертв».
Пронзительно вскрикнув, дети зажали рты мягкими ладошками. Глазенки их широко распахнулись — у всех, за исключением Ботле, конечно же, который успел заснуть. Я улыбнулся их искреннему изумлению, наслаждаясь детской неискушенностью и непосредственностью. Я понятия не имел, с кем можно отождествить Дирка: с Шакалом или же с Голубем — я всегда был слаб по части притч, — однако не сомневался, что необходимо что-то предпринять, дабы остановить его коварные финансовые махинации.
Вернувшись в тот день домой, я был удивлен визитом — нет, не бегемотов, слонов или других четвероногих, но целого отряда двуногих фигур в форме: они восседали на капотах отполированных до блеска сине-белых полицейских машин. Всегда доброжелательный инспектор Рамотсве на этот раз с весьма официальным видом несколько неуклюже стоял на крылечке моего хрупкого домишки. На его лацкане потрескивала рация.
— О, Уильям. Добрый день, ррэ.
— Dumela, инспектор, — отозвался я довольно бодро, хотя сразу же смекнул, что эти ребята здесь отнюдь не потому, что проезжали мимо и решили заглянуть ко мне.