Вспоминаю его желание начать новую жизнь: бросить курить и отдохнуть от болезней и суеты...
Смерть пришла внезапно, и на его мёртвом лице было видно, как крепко сжаты от боли зубы, в углах губ застыла трагическая складка страдания: до последнего мгновения он боролся со смертью, не желая верить в окончание жизненного пути.
...Все эти подробности всплывают в памяти, стоит только одному побыть несколько часов наедине с природой, погружаясь в нее.
Еще Лев Толстой говорил, что величие гор и природы вокруг будит в нем чувство одиночества и обреченности. Таков, видимо, свойство людей мягких и мечущихся в поисках вечной гармонии, и увы, до конца дней не находящих ее. Даже во сне таким людям снятся беспокойные сны.
Со мной, происходит нечто похожее...
Каждый выход в лес на несколько дней для меня испытание одиночеством и тоской, каждое возвращение приносит радость, но пройдет время, и снова тянет в тайгу, тянет повторить неудавшуюся попытку соединиться с природой, почувствовать себя ее частью.
...Жизнь на станции течет своим чередом, много мелких дел: то продукты кончаются, то пора сжигать мусор, то сейсмометр на компоненте запал: трассы пишет прямые. А то дрова надо порубить и сложить в поленницу... И так далее, и так далее...
Десять дней не мог выбрать время и продолжить дневник.
На девятое мая приходил Володя, сосед-лесоруб - ребята отмечали 9 мая; и тут выяснилось, что он поэт, пишет стихи. Что-то из его стихов печатали в "Юности", некоторые читали по Иркутскому радио. Пьяненький, он запоем читал свои стихи, и в них было и чувство, и обыденность, и незаконченные формы, но главное то, что он творит, формулирует свое мироощущение, а значит, и живет, когда пишет.
Нервы у него - никуда, но главное в нем то, что осуждая приземлённость окружающих и не скрывая этого, оставаясь романтиком и мечтателем в душе, он сам, быстро катится вниз по дорожке пьянства, теряя достоинство и приобретая амбиции.
Из рассказов знакомых строителей и лесорубов, выясняется, что жизнь на Баме далека от идеала: пьянство, пьяные драки, скопидомство и алчность, эгоизм в грубейшем его проявлении: всего здесь в достатке, а точнее - всё на виду.
Кого-то избили и ткнули ножом в спину, кто-то по пьяни съел несколько собак и так далее.
Вчера отправил телеграмму домой, поздравил Катюшу и Костю с днем рождения. Как-то они там живут-справляются?
...Четырнадцатое мая, воскресенье. Сижу дома один. Толя уехал на Западный портал за фотобумагой. Пишу дневник, слушая тиканье часов в тишине полуденного отдыха. В окошко виден лиственный молодой лес, окружающий дом; чуть дальше, налево, на южном склоне, видны кроны пушистых и зеленых сосен.
Собирался писать домой письма, но раздумал: новую информацию перестал воспринимать - обжился, и потому, ударяюсь в скучные обобщения. Жена, наверняка подумает или заподозрит в эгоизме или равнодушии. Меня, даже в письмах, все подталкивает обобщать негативные стороны жизни.
...С Толей Полушкиным живем дружно, а иногда даже весело.
Поближе познакомившись, вижу, - парень он из лучшей половины людей, хотя каких-то драматических ситуаций пока не было, а ведь человеческие качества наиболее четко проявляются в моменты опасности и потрясений.
Но способность Толи ладить с людьми в обыденной жизни - это большое достоинство.
Я слежу за собой, стараюсь подавить и уничтожить никому не нужную и не помогающую переносить трудности в теперешней моей жизни, гордость и самомнение. Более того, замечаю за собой способность вновь становиться таким, каким был семь-восемь лет назад: терпимым, грубоватым на слово, но даже предупредительным, то есть, стараюсь вернуть мнение о себе, как о хорошем парне.
...Вчера в три часа ночи ушел в лес вместе с Пестрей.
Все утро шел снег, дул холодный ветер; потом ноги промокли и стали мерзнуть, но в лесу было тише и потому теплее. За весь поход совсем не устал.
Прошел вверх по реке от поселка, видел уток совсем близко, но стрелять не стал.
Последнее время пропала охота охотиться: ружье брал на всякий случай, - говорят в округе, по весне, бывают медведи.
Нет желания убивать животину, наверное потому, что продукты здесь в изобилии, а семья, которую надо кормить, далеко.
Задумавшись над этим, можно сделать вывод, что сытый человек редко идет на браконьерство и для того, чтобы уменьшить число браконьеров, прежде надо досыта накормить их и их семьи в первую очередь, досыта и дешево.
Оставшиеся в браконьерстве азартные люди могут быть привлечены в штаты охотников-заготовителей - вот и проблема решена. Карательные же меры помимо не гуманности еще и не всегда эффективны, озлобляют людей с обеих сторон, вместо того чтобы их как-то объединить через пребывание на природе.
Сегодня двадцать первое мая.
Вчера была суббота, но для нас нет выходных или будней, мы просто живем и работаем, не считая дней недели, а ориентируемся на рабочие пятидневки: моя - Толика, моя - Толика. С утра пришел Володя, и как договорились, начали перекладывать печь.
Работали целый день, быстро и весело. В конце работы, спина разламывалась и хотелось погреться: на улице, целый день снег ударял вьюжными зарядами. Печь получилась на славу: высокая, ровная, теплая и удобная. Кое-как убрали мусор, уже на новой печке сварили суп и чай, поели и... день закончился.
Вяло поговорили о том, о сем, и разошлись на ночлег. Но дело сделано, и длинными морозными ночами с удовлетворением буду думать, что печь греет на славу, и эту печку я сам помогал делать.
Все двадцать дней мая, за малым исключением, идет снег - или с утра, или вечером, чаще ночью, реже - весь день. Дня два уже шел дождь. Времена года, казалось, меняются за считанные часы. Сегодня с утра на улице лежал пушистый снег слоем в пять сантиметров, а сейчас, глядя в окно, вижу ясный, холодный закат, темная суровая вершина на западе затемняет распадок, а на юго-востоке рдеют под заходящим солнцем снежные вершины хребта, которые я иногда путаю с высокими летними облаками. Они, по временам, заполняют горизонт, поражая зрение чистотой розового цвета.
Восемнадцатого мая, проснулся в шесть часов утра, полежал в теплом спальнике, раздумывая в полудреме: вставать-не вставать?
Хочу привыкнуть к утреннему настроению бодрости. Вдруг вспомнил о том, что утром собирался уйти на рыбалку. Но наверное все знают, как разительно отличаются вечерние настроения от утреннего. Поэтому, мысленно вяло уговариваю себя не спешить с лесом, - лес не уйдет, а поспать утром - так приятно.
И все-таки ставшее привычным состояние: раз собирался, надо делать, не давало покоя. Еще пять минут размышлений, и вот медленно вылезаю из спального мешка. Тело противится перемене температурного режима; вдеваю ноги в туфли, зябко поеживаясь выпрямляюсь, гляжу в окошко: что-то серовато.
Неуверенными движениями стягиваю свитер с крючка над изголовьем. Надеваю на себя колючий и неуютный, заворачиваю спальный мешок, извлекаю из-под него теплое трико, покачиваясь, то и дело теряя равновесие, чертыхаясь, натягиваю на себя вначале трико, потом штаны, жесткие и хрустящие, делаю два шага до вешалки, надеваю фуфайку и выхожу на улицу.
Погода сумрачная, но тепло: самая ходовая погода для меня. Пестря, потягиваясь, выходит из-за угла дома, виляет хвостом, - для него, наверное тоже.
Сделав "дело", вхожу в дом, умываюсь, холодной водичкой, смывая остатки сна и нерешительности. Печку не растапливаю, наливаю холодного чаю, достаю масло, хлеб, колбасу и ем: аппетита нет, автоматически жую бутерброды и думаю, все ли взял?
Рюкзак собран еще вчера вечером, заполнен обычным лесным снаряжением: котелок, кружка, ложка, нож, продукты: соль, лук, сахар, чай, рис, банка тушенки, кусок колбасы, булка хлеба. Моё снаряжение: ружье, бинокль, несколько рыбацких настроев, набор мушек, леску в карман сунул; туда же шесть патронов: четыре пули, одна картечь и дробь ╧2.