— С Васей-то можно, — говорит.
— Сдержал свое слово! — На лице Ляли презрительная усмешка.
Лев Сидорович ей что-то отвечает прежним тоном, но Вася уже не слышит. Он ушел в себя. Муж и жена выясняют отношения, забыв о нем. Он чувствует себя лишним и все больше и больше сердится на себя.
— Пойду искупаюсь. — Ляля собирается. За стеной бежит вода.
Вася разворачивает плечи и поудобнее садится. Лев Сидорович, наклонив голову набок, смотрит на недопитый стакан и вертит его.
— Я показал твои работы в журнале. Не решились.
— Да, я понимаю… — спешит Вася показать, что понимает. — Я бесталанен, — и сразу же сникает от сказанной глупости, он ждет, что Лев улыбнется его наивности, категорической его самооценке. Но Лев, наоборот, становится серьезен.
— Талантлив-то ты чертовски талантлив. Ему легче.
— Мне не хватает мастерства.
— Мастерство сразу не приходит. Это ясно всем. Для начинающего твои работы даже неплохо исполнены.
— Тогда комплексы мои? — нерешительно пытается сообразить он.
— Господи, у кого их нет!
— Но мои — слишком. Они и в авторском взгляде — я догадываюсь. Мне еще не удается быть объективным, не поднялся я еще над собой…
— Да, может быть, это тоже. Но это, пожалуй, пройдет. Не в этом суть… — Лев Сидорович молчит и вдруг спрашивает. — Тебя очень занимает форма?
— Разве нельзя искать, экспериментировать?
— Можно, но ты слишком увлекаешься. Потом, ты описываешь действительность такой, какая она есть. Не надо идти прямо от жизни, совсем не считаясь с накопленным опытом художественного освоения действительности, традициями.
— Я хочу найти новый язык воздействия, хочу полнее показать реалии жизни.
— Ты не думаешь, что это может принести вред?
— Я уверен, что это принесет пользу. Оторвитесь вы от книг, взгляните на жизнь смелее! Надо раскрывать суть происходящего. Молодежи противны полуправдивые книги, благостность, пассивность, инертность, осторожность! Такие книги только дискредитируют высокие мысли.
— Не слишком ли дерзко, самонадеянно с твоей стороны? Не забывай, что тебе еще дебютировать. Для первой публикации это не годится. Тебе надо пока завоевать право писать, высказываться.
— А если я не могу уже иначе?
— Тогда печататься не будешь.
Вася хватает бутылку, наливает полный стакан и опрокидывает залпом.
— Мне надо печататься, Лев Сидорович, я не могу больше находиться в неопределенности. Сколько можно! Потому я и зациклился на своих душевных болячках. Чтобы перерасти себя, мне надо хотя бы слегка утвердиться в литературе, чтоб жизнь не казалась такой безысходной, тогда и в рассказах будет свет. Я всю жизнь хотел стать писателем, шел к этой цели, и до сих пор им не стал, и ничему другому не научился. Близким не могу доказать, что я не пустозвон, не неудачник. Мне уже не верят, смеются надо мной. Я сам уже стал сомневаться в себе, мнительным стал. Столько лет тычусь в редакции — какая-то глухая стена, никак не пробиться…
Его прорвало.
— Вы же что-то значите там, Лев Сидорович.
— Ну, полно тебе, что-нибудь придумаем…
Гуденье в ванной прекращается. Вася успокаивается. Лев крутит стакан с вином, так и недопитым. Выходит Ляля, размягченная, раскрасневшаяся, в купальном халате, голова обмотана полотенцем.
— А Ляля в чалме! — радостно сообщает Лев, как мальчик. — Хорошо искупалась?
— Ага-а! — отвечает Ляля.
— Выпейте вина, — предлагает Вася.
— Нет, я молочка…
Ляля и Лев разговаривают между собой, забыв о госте.
— Ты будешь работать?
— Да. Надо сделать до завтра.
— Статью?
— Ну да, Березин уже ждет.
— И я запустила монографию.
Вася слышит их разговор, понимает намек, если это намек, но не может встать и уйти.
Звонит телефон. Ляля уже направилась, но Лев Сидорович по-юношески опережает ее и бежит в другую комнату поднять трубку.
— О-о, у вас телефон? — говорит Вася обрадованно, когда он вернулся.
— Да, — отвечает Лев, как о незначительном.
— Жаль, я не знал, предупредил бы. Можно записать номер?
— Конечно, — но Лев не диктует, хотя заметил, как гость полез в карман за записной книжкой.
«Наверное, после скажет», — думает Вася и прячет обратно книжку.
Ляля появляется в очках, с раскрытой книгой, так внезапно посерьезневшая — не узнать. Лицо сосредоточенное, чистое, ясное, углубленное в какую-то проблему, холодное, словно снег с лица идет. Выходит. Вновь появляется. С другой книгой.
Мужчины внимательно следят за ней.
— Давай перейдем в кабинет, — Лев хватает бутылку. Вася несет свой стакан.
Кабинет разделен боковым книжным шкафом. За шкафом — тахта и журнальный столик. У окна, с двух сторон зажатый книжными полками, письменный стол. На нем портативная машинка «Эрика». Два кресла. Сбоку пианино, как и положено в хороших домах. На полках книги в переплетах и толстые папки. На папках название содержимого, срок и место написания.
— Здорово! Вам, наверное, здесь отлично работается?
— Плохо работается.
— Как? Мне бы хоть закуток с такими книгами! Я бы с утра до вечера не вылезал оттуда.
Входит Ляля. С тем же умным видом. Встает у стеллажей. Ищет нужную книгу. Чего ее искать! Очки придают ей ученый вид. Ляля уходит. Слышится хлопанье входных дверей. Вася вздрагивает. Ерзает.
— Я не отнимаю у вас время? — вежливо осведомляется он.
— Сиди! — сурово отвечает Лев. — У меня еще есть время, — добавляет чуть мягче.
— У меня еще есть бутылка, — Вася направляется в коридор, за свертком.
На тумбочке, там, где он оставил, свертка не видно. Он ищет по сторонам. Кто-то переставил сверток на пол, рядом с мусорным ведром. Видимо, Ляля. Причем сверток явно приобрел форму бутылки. Вася вскрывает пробку и возвращается обратно.
— Ты еще хочешь? — спрашивает Лев.
— Вы не будете?
— Нет, мне уже достаточно.
Вася наливает себе полный стакан и опустошает, потом еще наливает, словно выплескивает воду на огонь. Лев задумчиво вертит свой недопитый стакан. Васе обидно за свое вино.
— Вам противно пить дешевое вино? — глаза Васи сузились.
— Отчего же? Просто не идет.
— Забыли, как одеколон пили?
В глазах Льва мелькает любопытство.
— Ну, скажем, одеколон я никогда не пил. Это, брат, ты загнул.
— Мне пришло в голову, я и сказал. Мое правило — говорить то, что думаешь. Я никогда не буду лицемерить!
— Ну-ну!
— Вы же знаете, что все равно надо пить, хочется не хочется, раз пришли к вам с эт-тими бу-бу-тылками, ин-н-наче…
— Полно тебе, мне просто не хочется пить.
— Я же к вам чистосердечно зашел. После долгого перерыва. Даже сам оттягивал.
— Ну и хорошо, мы рады.
— Вы не рады. Я людей чувствую, у меня чутье. Вам жена запретила. Возможно, вам надо было работать. Я что, не понимаю? Но вы прямо не сказали: заходи в другой раз, а все намеками…
— Раз ты это понял, мог бы и уйти, — говорит иронично Лев.
— Мог бы. — Вася обмякает. — Но не встал вовремя, все сидел. Приятно было, соскучился по разговорам, я ведь прямо со стройки, а там не поговоришь на таком уровне.
— Чего уж теперь.
— Потому и злюсь, злюсь на себя, а срываю на вас. В это время послышалось, как во двор въезжает машина: смех, шум голосов, среди них детский. Лев и Вася встают и подходят к распахнутому окну. Лев приветствует тех, кто во дворе.
В комнату влетает девочка лет пяти-шести.
— Дядя Вася приехал! — Она бросается к Васе.
— Ксюша! — Вася обнимает девочку и сажает ее на колени.
— Почему тебя так долго не было?
— Я уезжал.
— Куда?
— На заработки.
— А зачем уезжать? Папа мой не уезжает на заработки. Он дома зарабатывает…
— Папа твой большой человек.
Входят гости, сорокалетние женщина и мужчина, по виду представители творческой интеллигенции. С ними Ляля и Лев, которые вдруг изменились, чувствуют себя бодро, весело. Мужчины подшучивают друг над другом, женщины не отстают от них.