Простившись с челябинцами, командиры отправились к Нейману.
Комбриг-1 Константин Августович Нейман и его штаб занимали дом № 26 по Екатеринбургской улице[88]. Телефонные провода, конные ординарцы, командиры разных степеней связывали штаб бригады с партийной организацией города и с воинскими частями.
Спешившись, командарм и начдив прошли в комнату Неймана. Комбриг, несмотря на тяжелую обстановку и многодневную усталость, был чисто выбрит и лишь покрасневшие белки глаз выдавали его крайнее утомление.
Вскоре уже, расстелив на столе карты с последней обстановкой, достав из планшетов необходимые бумаги, командиры оживленно обсуждали неотложные задачи, снова и снова выдвигая на первый план призыв рабочих под ружье. Потом ломали головы над тем, как обеспечить войска хлебом, снарядами, газетами, махоркой, чистым бельем.
Нейман кратко и разумно изложил положение частей, меры по обороне города, в результате которых ударная группа перейдет в наступление.
Простившись с Нейманом, Тухачевский и Павлов вернулись в штаб дивизии, перекусили, ознакомились с оперативными бумагами и вновь отправились на северный выступ фронта.
В полночь появились в штабе. До самого утра Павлов, его штабисты и командарм просидели над картами, сводками, донесениями, связывались с частями по проводам. С особым тщанием слушали они доклады дивизионной и агентурной разведок, вернувшихся из белых тылов.
На рассвете, сложив самые необходимые документы в планшет, Тухачевский в сопровождении Павлова отправился на Алое поле.
Тотчас в воздух поднялся двухместный самолет, и Федор Астахов[89] без круга повел его на запад. Тухачевский привалился к спинке сидения и закрыл глаза.
Он проснулся, как ему казалось, в ту же минуту: самолет заходил на посадку в Уфе.
ГЛАВА 28
ВСТАВАЙ, ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ!..
Жестко дубленная в боях, славная 3-я бригада 27-й дивизии, взяв Челябинск, днем и ночью отбивалась от наседающего врага.
В эти кровавые бесконечные сутки, затянутые дымами пожаров, пронизанные свистом и визгом летящих и рвущихся снарядов и криками конных атак, еще раз во всей силе проявились выдающиеся качества красных стрелковых частей.
241-й Крестьянский полк Ивана Гусева был великий дока по части маневра, он был хитрец и ловкач, этот полк, хвативший на своем коротком веку столько лиха, что его могло с избытком хватить на целую армию.
242-й Волжский полк, которым управлял Степан Сергеевич Вострецов, был медлителен и осторожен в маневре, но упорство и настойчивость его звенели в поговорках на всех линиях боя. Взяв рубеж, волжцы вцеплялись в него мертвой хваткой и почти никогда не отдавали врагу. Да и то сказать, батальоны родились в Симбирске, на родине Ильича, и отсвет великого имени лился на их боевое знамя.
243-й Петроградский полк, которым совсем недавно командовал Степан Вострецов, а ныне ведал Алексей Иванович Шеломенцев (стальной смельчак Роман Иванович Сокк еще долечивал в госпиталях свое тяжелое ранение), был такой полк, от которого командование всегда ждало стремительных и самоотверженных нападений. Петроградцы ошеломляли врага и доводили его да разгрома.
Попав в 241-й Крестьянский полк, Важенин немедля угодил в такую круговерть событий и стычек, что к вечеру у него все смешалось в памяти: выстрелы, марши, атаки, бог знает что еще.
Кое-как отдышавшись к исходу дня двадцать четвертого июля, Кузьма со смешанным чувством торжества и сожаления узнал, что нынче на рассвете в Челябинск и впрямь прорвались полки Вострецова и Шеломенцева — выходит, давешняя шутка Хаханьяна в Харлушах говорилась не зря!
241-й Крестьянский полк тоже на время заходил в город, но это случилось раньше, чем в части появился Важенин. Впрочем, решил он тут же, крестьянцы непременно еще раз побывают в Челябе, надо лишь потерпеть денек-другой, ну, может, недельку.
Перебирая какое-никакое имущество в заплечном мешке, матрос всякий раз с улыбкой поглядывал на большие шерстяные носки грубой деревенской вязки, которые удалось выменять где-то у Волги на четверть пуда сухарей. Матушке будет покойно зимой в этих носках, особенно в крещенские холода.
Однако все эти мысли быстро выветрились, развеялись, исчезли из головы Важенина: обстановка на фронте резко и угрожающе осложнилась.
Следует повторить, что, к чести Фрунзе и Тухачевского, они предвидели эти осложнения. Правда, оба краскома все же сомневались, что адмирал совершит подобную неосмотрительность и, сломя голову, кинется на невыгодный ему штурм.
88
89
В описываемое время боевой летчик