Но тут на столе зазвучал телефон, и краском[1] приложил трубку к уху.
Слушая, он кивал головой, говорил «Да… да… разумеется, голубчик» и снова кивал.
Потом вдруг проворчал:
— А ты плюнь на то, Роман Иванович, право, плюнь. Болтают. И патроны, и махорку получишь сполна.
Покосившись на Вострецова, внезапно предложил телефонному собеседнику:
— Сядь на коня и скачи ко мне. Жду.
Послушал ответ и сказал, не меняя тона:
— Ты, чай, знаешь, что такое приказ? Так вот, это — приказ. На коня — и ко мне.
Отодвинув от себя громоздкий телефон, повернулся к Вострецову, и тот решил, что можно говорить.
— Рожден я, как в бумаге значится, в Казанцеве, близ Дюртюлей… — начал он было свою повесть, но Вахрамеев махнул рукой: «Помолчи!»
Комбриг расчистил на столе место и негромко крикнул в соседнюю комнату:
— Иван Семенович! А, Иван Семеныч!
Тотчас распахнулась дверь, и появился пожилой красноармеец с лихо закрученными усами и в аккуратной одежде.
— Здесь я, Николай Иваныч.
Однако, увидев постороннего при орденах и погонах, смутился, вытянул руки по швам, поправился:
— Слушаю, товарищ комбриг.
— Вот что, Иван Семенович, — распорядился Вахрамеев, — принеси-ка ты вот этому хмурому дяде поесть.
Спросил у Вострецова:
— Давно ел?
— Давно.
Снова повернулся к ординарцу.
— Найди что-нибудь. Побольше. Все понял?
— Так точно, — с неудоумением глядя на прапорщика, отозвался боец. — Побольше.
— Ну вот и давай, голубчик.
Проводив взглядом красноармейца, вздохнул.
— Сытый голодному не пара. Да и Сокка подождать надо, скоро пожалует. А иначе вам повторяться придется.
— Кто это — Сокк?
— Если коротко: герой, каких мало.
— А некоротко?
— А подлинней — вот что: двадцать три года. Весь в ранах. Бесстрашен, самолюбив, властен. Бойцы боготворят его. Да и есть за что — Роман Иванович дело знает тонко, в обвалах битв и событий тверд и всегда находит выход. Железная воля.
Вострецов весело покосился на Вахрамеева. Комбриг заметил этот взгляд, понял его и усмехнулся, в свою очередь.
— Сами скоро узнаете. И поймете: я не приукрасил героя.
— Имя-отчество — русские, а фамилия вроде пришлая. Кто он? — полюбопытствовал Вострецов.
— Эстонец. Рожден в семье безземельного батрака.
— С немцами воевал?
— В 18-м полку Сибирского корпуса. За храбрость и, скажу так, изворотливость произведен в прапорщики. Октябрь встретил со всей бедняцкой душой.
— Вот как… занятно… — пробормотал офицер, снова хватаясь за трубку.
— О чем вы? — не понял Вахрамеев.
— Мой корпус. Однополчане, можно сказать.
Вострецов с достоинством, однако же быстро справился с обедом, который принес ординарец комбрига. Вытер платком, припасенным для этих нужд, алюминиевую ложку и спрятал ее за голенище. В эту минуту в прихожей раздался стук сапог, дверь широко открылась — и в горницу легким, стремительным шагом вошел молодой человек.
Он резко бросил ладонь к виску, сказал: «Здравия желаю» — и, щурясь, посмотрел на офицера.
— Это еще что за дядя? Изловили? Сам явился?
— Говорит, сам.
Сокк быстро прошелся по комнате, резко остановился, будто споткнулся, и мальчишеское его лицо осветила усмешка.
— Для меня, чай, припас?
Он кивнул на прапорщика.
— Для тебя, — не стал отказываться Вахрамеев. — Понятно, ежели он человек порядочный, а также коли кошки между вами двоими бегать не будут.
Помолчал немного, улыбнулся.
— Знакомьтесь: Сокк Роман Иванович, командир Петроградского полка, и Вострецов Степан Сергеевич. Оба воевали с немцами, оба — Сибирский корпус.
Комполка бросил на прапорщика быстрый, уже заинтересованный взгляд, склонил маленькую, гладко остриженную голову, однако руки не подал.
Вострецов с любопытством рассматривал офицера.
Первое впечатление осталось не в пользу Сокка. Его голова беспокойно двигалась на тонкой длинной шее, сердитые или, может, злые глаза были полуприкрыты веками, и странным казался голос, полный металла и совершенной уверенности в себе.
Сокк покосился на голую голову Вострецова, усмехнулся, спросил:
— А ты чего, дядя, постригся?
— А для того, племянник, что вшей не люблю, да и причесываться на позициях лишнего времени нет.
— Скажи-ка, все верно, — даже как бы удивился Сокк, ухмыляясь и вымеряя горницу длинными шагами.
— Посиди спокойно, Роман Иванович, — попросил Вахрамеев. — А Вострецов о себе расскажет. Послушаешь?