Что касается социальной политики Фридриха II, то вся она, в сущности, была направлена на то, чтобы закрепить сложившийся уже до него общественный строй, поддержать существовавшее в нем социальное неравенство и заключить деятельность каждого сословия в наиболее тесные рамки. Поэтому-то он должен был принять меры к тому, чтобы поддержать непрочное здание сословных привилегий в Пруссии, но для этого надо было еще более усилить общественное неравенство и еще более четко выделить феодальные черты в строе Пруссии. Поэтому-то король-просветитель в своей социальной политике оказался вынужденным протянуть руку апологетам сословного феодализма.
Его отец еще не прочь был скупать рыцарские имения, чтобы увеличить королевские домены; но Фридрих II был того мнения, что скупка дворянских имений приличествует какому-нибудь мелкому князьку, вроде циппельцербского князя, но не прусскому королю. Всего важнее для него было то, чтобы офицеры его армии имели достаточные средства, ни в чем не нуждались и могли бы с честью носить свой мундир. Его взгляд на дворянство содержал в себе нечто средневековое: «Раса дворян, — говорил он, — настолько хороша, что она должна быть почитаема и сохраняема всеми возможными способами». В дворянах он ценил людей, которые лучше других умеют защищать страну, и был о них очень высокого мнения. Характеризуя дворянство разных прусских провинций, он, в противоположность своему отцу, находил для него по преимуществу светлые краски, видел в нем хороших и верных слуг, нуждающихся в хорошем воспитании, но в общем «добрых ребят» (gute Kerle). Ему уже не нужно было бороться с дворянами, как его предшественникам; дворяне при нем уже забыли о своих политических притязаниях, и монархическая самодержавная власть укрепилась уже с достаточной прочностью; поэтому он мог теперь без всяких опасений не только поддерживать сословные привилегии дворянства, но и развивать в нем кастовый дух. Он придерживался мнения, что сила государства заключается в дворянской аристократии, а сила дворянства — в его поземельной собственности. Он строго следил за тем, чтобы бюргеры не покупали дворянских имений. «Я желаю видеть больше земли в руках дворянства», — говорил он. В сущности, этим он наносил дворянскому сословию имущественный ущерб, так как дворяне, не имея возможности продать земли богатым бюргерам по выгодной для себя цене, вынуждены были продавать их представителям своего сословия, не располагавшим капиталами, и потому дешево. Там, где земельными собственниками все-таки оказывались бюргеры, король лишал их почетных прав помещиков (патроната над церквами и права участвовать в выборе ландратов[5]). Он снова возвратил дворянам право выбирать ландратов и запретил бюргерам доступ в офицерский корпус; только в наиболее тяжелые годы Семилетней войны недостаток офицеров заставил его допустить, на время, исключение из этого правила. Он строго следил за тем, чтобы дворяне не вступали в браки с лицами из крестьянского сословия или из мелкой городской буржуазии и не роняли своего достоинства, занимаясь коммерцией и другими низкого рода занятиями. Когда в эпоху Семилетней войны многие дворяне разорились и их имения подверглись разгрому, король помог нуждающимся денежными субсидиями. В 1769 г. для нужд силезского дворянства был учрежден банк, открывавший дворянам кредит под 4 3/4 % (раньше они нередко делали займы у ростовщиков под 10 %). В 1777 г. подобный же банк был учрежден в Курмарке и в Новой Марке, в 1780 г. — в Померании; после смерти Фридриха II такие же банки были открыты в Западной Пруссии (1787 г.) и в Восточной Пруссии (1788 г.). Все они служили нуждам только одного дворянского сословия.
Соответственно с высоким положением дворянства в обществе и государстве положение крестьян должно было оставаться по-прежнему приниженным. Король слишком высоко ценил дворянскую «расу» в качестве боевого материала, чтобы осмелиться предпринять что-нибудь серьезное против ее владельческих прав. Несмотря на все либеральные заявления, его забота о помещичьих крестьянах не пошла дальше пресловутой «охраны мужика», которая, как мы уже видели, создавала только коллективную гарантию по отношению ко всему крестьянству, но не давала прочных прав на землю каждому отдельному крестьянину. Фридрих II заботился лишь о том, чтобы помещик не уменьшал числа крестьян, — во всем остальном государство совершенно развязывало ему руки. Даже жалобы крестьян на помещиков в течение всего царствования Фридриха II или не принимались, или же если принимались, то обыкновенно разрешались в пользу помещиков.
Несколько больше сделал Фридрих II для дворцовых крестьян. Земли эти сдавались в аренду крестьянам мелкими участками через посредство крупных арендаторов; положение этих крупных арендаторов можно сравнить с положением частных владельцев дворян на помещичьих землях. Дворяне обыкновенно участия в аренде дворцовых земель не принимали, и поэтому король в реформе положения дворцовых крестьян не был связан своими дворянскими симпатиями. В 1777 г. он издал указ, по которому в дворцовых землях провинций Померании, Курмарки, Новой Марки и некоторых других земля должна была переходить от отца к детям. Этим было положено начало установлению в дворцовых землях наследственных прав крестьян на землю, но при Фридрихе II эта мера еще не получила широкого распространения (лишь в 1790 г. в Пруссии было повсеместно признано право одного из детей дворцовых крестьян на отцовский надел). Кроме того, Фридрих II издал в 1763 г. еще один указ в пользу дворцовых крестьян: крупным арендаторам было запрещено пользоваться принудительной службой крестьянских детей. Этими частичными полуреформами и ограничилась вся деятельность Фридриха II в пользу дворцовых крестьян. Прикрепление крестьян к земле и барщина остались на дворцовых землях в такой же силе, как и на помещичьих.
К нарисованной нами картине дворянского и военного государства, каким была Пруссия при Фридрихе II, надо прибавить еще одну черту: это жесткий прессинг, который особенно чувствовали на себе дворяне и бюргеры. Фридрих вмешивался во все — не только в управление, но и в частную жизнь своих подданных. Он не верил в способность прусских граждан самостоятельно определять свои выгоды до такой степени, что посылал драгун наблюдать за культурой яблочных плантаций, разведению которых в Пруссии он придавал очень большое значение. Он сам назначал деревни, которые нужно колонизовать, определял улучшения, которые надо произвести, фабрики, которые надо основать, само число рабочих для них. Он не доверял никому, даже своим собственным министрам, и, по словам Гердера, третировал публику, как одну только «декорацию для придворных торжеств». Это систематическое отучивание прусского общества от всякой самодеятельности дало себя знать уже при ближайших преемниках Фридриха II и было одной из главных причин разгрома Пруссии при Иене.
Если мы теперь подведем итог сказанному о Фридрихе II, то увидим, что и при нем Пруссия представляла собой компромисс между абсолютизмом монархической власти и аристократическими привилегиями дворянской касты. За время правления монарха-просветителя в Пруссии не выработалось тех предпосылок будущего прогрессивного развития, которые в то время уже существовали во Франции, — ни образованного и активного третьего сословия, ни масс, готовых к освобождению. Массы были принижены и задавлены крепостным правом, горожанам же Фридрих II всегда предпочитал аристократическую касту, и при нем третье сословие далеко еще не представляло из себя того, чем оно было во Франции. Французская монархия XVIII в. до известной степени нивелировала общественные различия, допуская на высшие должности в государстве людей из класса буржуазии и стесняя власть помещиков на местах; прусские же приемы управления при Фридрихе II выдвигали на первый план дворянство, — и в качестве главного орудия управления, и в качестве важнейшей военной опоры государства, и в качестве первенствующего на местах сословия. Поэтому-то прусской монархии в XVIII в. едва ли можно отдавать какое-нибудь предпочтение перед французской, как это обыкновенно делают немецкие историки. Один из них, Дройзен, утверждал, «что жизненным элементом нового монархического суверенитета (в XVIII в.) была трибунская власть». Но это утверждение ни на чем не основано; наоборот, слабостью старого прусского режима было то, что он был основан на неравенстве и ничего не сделал для его устранения.
Глава III
ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ II