Манилов. Вы хотите говорить прямо так сразу?
Гоголь. Ну, конечно. К чему эти длинные эмоциональные прелюдии?
Манилов. Подозреваю в вас некоторую бесчувственность, дорогой автор. Как же вы так? Не любите животных? Чёрствость душевная не украшает высоконравственного человека.
Гоголь. Отнюдь, животных я люблю. Но делать-то что вы предлагаете?
Манилов. Что делать? Я думаю, что сначала нужно собрать всех высоконравственных людей планеты и обговорить, в каком плачевном состоянии находится природа.
Гоголь. Да где ж вы сможете собрать всех жителей планеты? Это ведь невозможно.
Манилов. Ну… в какой-нибудь большой стране… в большом городе… хотя я так не люблю большие города.
Гоголь. Как же тогда?
Манилов. Ну, хотя бы разослать им всем письма с вопросами. Пусть ответят.
Гоголь. Нереальные фантазии.
Манилов. Вот когда мы узнаем мнения и чувства всех высоконравственных жителей… тогда можно будет…
Гоголь. Что можно будет, позвольте уточнить?
Манилов. Ну… там будет видно.
Гоголь. Как-то это всё у вас неопределённо. А можете ли вы предложить что-нибудь всё-таки конкретное?
Манилов. О, да. Я хотел бы предложить свой прожект, чтобы отменили всякие большие города, чтобы люди жили в сёлах, на лоне природы, счастливо. Чтобы каждый мог жить в тиши, в уединении, наслаждаться зрелищем природы и читать свои любимые книги.
Гоголь. Я думаю, вам стоит начать этот прожект индивидуально и самостоятельно. А там за вами и другие подтянутся. Они существуют, я слышал.
Манилов. Да, я тоже слышал.
Гоголь. А зачем же вам, позвольте узнать, читать книги на природе? Ведь есть же у вас дома прекрасный диван и другая мебель.
Манилов. Я люблю размышлять, и размышляю большей частью о высоком. Я размышляю о том, как сделать так, чтобы всем людям, которые выбрасывают вредные вещества в атмосферу, стало стыдно. Тогда они прекратят это делать.
Гоголь. А-а… это, конечно, конкретное намерение. Как нельзя более…
Манилов. Я так надеялся на ваше разумение и доброту, на вашу поддержку.
Гоголь. Не силён в экологии. Что ж тут поделаешь?
Манилов. Очень жаль. А я так надеялся на вашу поддержку и на поддержку правительства. Вот если бы оно смогло издать такой указ, чтобы все высоконравственные люди собирались в определённое время вместе и обсуждали состояние природы. Это могло бы принести пользу.
Гоголь(с усмешкой). Вне всяких сомнений. Пользы от таких разговоров может быть очень много… Я вас правильно понял?
Манилов. Уж не спрашивайте. Премного благодарен вам за столь высоконравственную беседу. Мне, право, совестно, что нанес вам столько затруднений. Какое же это истинное наслаждение – поговорить с умным и образованным человеком.
Гоголь. Воистину так.
Манилов. Уж такое, право, доставили наслаждение... майский день... именины сердца... поговорили, и душа поёт…
Однако мне пора. Позвольте откланяться. (Уходит с поклоном.)
Сцена 4
Собакевич и Гоголь
(Гоголь ходит по сцене).
Гоголь. Я ли создал своих героев? Или они существовали в жизни независимо от меня? Я их полностью выдумал? Нет, я просто описал тех людей, которых видел вокруг себя, объединив смешные недостатки от разных характеров в собирательные образы.
Они реальны или нет? Узнаёте ли вы их? Узнаёте ли вы в них черты своих знакомых, и самое главное, свои черты? Очень полезно, уверен, посмеяться над ними и над самими собой. Такое вот общественное «лекарство», моя поэма.
(Входит Собакевич).
Собакевич. Прошу прощенья! Я, кажется, вас побеспокоил.
Гоголь. Отнюдь. Милости прошу.
(Молчаливая длинная пауза. Гоголь и Собакевич покашливают с вопросительной мимикой, но молчат).
Собакевич. Однако ж… я имею к вам дело.
Гоголь. Я весь внимание. На какой предмет вы хотели бы поговорить, Михайло Семёнович? Позвольте прежде мне угадать. Речь пойдёт о Чичикове, не правда ли?
Собакевич. Именно так, вы угадали. И о нём тоже.
Гоголь. Хорошо, поговорим. Но сначала позвольте осведомиться, какого же вы о нём мнения?
Собакевич. Да что ж тут долго рассуждать? Мошенник! Продаст, обманет, да ещё и пообедает с вами! Христопродавец!
Гоголь. Вот до такой степени вы о нём категорично?
Собакевич. Мошенник и христопродавец! Такое про него в самый раз. Так и говорю. Хотя, если по совести, то добавлю – умный и деловой.
Гоголь. Нечто такое, честно говоря, и ожидал услышать. Но вы уж как-то слишком, право дело…
Собакевич. Павел Иванович мне сообщил конфиденциально о вашем мнении на мой счёт. Позвольте уточнить, так сказать, из первых уст…
Гоголь. Не совсем понимаю вас. О чём речь ведёте?
Собакевич. Уважаемый Николай Васильевич, давайте говорить начистоту. Я не люблю этого «вокруг да около». Всё напрямик! Я ведь серьёзный человек, вы прекрасно знаете.
Гоголь. Вас прекрасно знаю, а суть вопроса пока не понял.
Собакевич. Нрав мой вы хорошо знаете. Шутить не привык, не люблю-с. Я во всяком деле строг, на любой должности могу пригодиться как человек серьёзный и благонравный.
Гоголь. Я весь внимание.
Собакевич. Я вот до сих пор так и не решил для себя, в какой должности я смогу быть более полезен державе нашей. Прокурором ли? Директором ли главного банка? Сие ещё не решил, ибо не ведаю каковы на тех должностях оклады.
Гоголь. Я тоже ничего не ведаю о таких окладах.
Собакевич. Не увиливайте. Не получится. Вы знаете мои связи наверху. Говорите прямо, на что я могу рассчитывать?
Гоголь. Э-э-э, я в полной растерянности.
Собакевич. Сколько же вы хотите отступных? Только заранее предупреждаю, не перегибайте палку. Я этого не люблю.
Гоголь. Как бы это поточнее выразиться… мои полномочия…э-э-э… не позволяют…
Собакевич. Безо всяких обиняков говорю, что ежели вы сочтёте возможным изобразить меня – удостоив такой чести и доверия – директором главного банка, то, не извольте сомневаться, справлюсь, решим все вопросы. Все как есть, вопросы решим. Надо будет валютный курс поднять – подымем, надо будет опустить – опустим. Займы там разные и кредиты в международных фондах – это уж, как водится, честь по чести… И никого при этом не обижу.
Гоголь. Не ожидал такого поворота.
Собакевич. А ежели ваша воля авторская относительно меня будет на сторону главного прокурора, то и здесь всё будет в порядке. Кого надо – посадим, кого надо – отпустим. Всё чин по чину.
Над душой только пусть никто не стоит и не держит за руку. Руки у прокурора должны быть свободны. А души – они суть прошлого вопроса, мы уж с Павлом Ивановичем его обговорили и всё порешили по взаимному согласию.
Гоголь. Даже не знаю, что и сказать…