— Почему?
— Потому, что это мой ребенок! Ведь я так любил ее… Еще немного, и она вернулась бы ко мне, и тогда Олечка звала бы меня своим папой. Она знала, кто ее настоящий отец. Она называла меня отцом, когда ей было только два года, и я играл с ней в парке. Тогда Олечка сразу узнала меня, это голос крови! Она так и спросила: «Ты мой папа?» И я ей шепнул на ушко, чтобы она никому об этом не говорила.
Ильяшин лихорадочно строчил по желтоватой бумаге, и у него не было времени удивляться.
— Так вот, старик не мог убить ее, — продолжал посетитель. — Он трус, он боится малейшего шороха. Тот щенок, который будто бы был ее любовником, тоже ни при чем. Я видел вчера, как он садится в машину к какой-то девушке. Не знаю почему, но мне кажется, что он не убивал ее. Зачем ему было это делать? Из-за того, что напридумывали про них Бог весть что?
— Значит, вы уверены в том, что в убийстве замешан Барыбин, — спокойно резюмировал Костырев.
— А я что вам талдычу битых полчаса? — с сарказмом спросил Алтухов. — Ну, наконец-то вы поняли. Надеюсь, вы примете меры, чтобы упрятать его за решетку.
— Постараемся, — пообещал Костырев. — Вот что я хочу спросить вас, Олег Владимирович, пусть вам это не покажется странным, вы давно в Москве?
Алтухов наморщил лоб, исподлобья глядя на следователя.
— Какое это имеет отношение к делу… Давно…
— Когда вы приехали?
— В середине июня. Потом я уехал домой, занял денег, оформил отпуск и вернулся сюда, чтобы все выяснить.
— Чтобы найти убийцу?
— Да. Это мой священный долг.
— Это мы уже слышали… А двадцать шестого июня вы где находились, не можете припомнить?
Посетитель еще сильнее наморщил лоб и замер, углубившись в раздумья.
— Нет… — выдавил он хмуро. — Меня сбила машина, и я попал в больницу, это все, что мне известно. — Он снова задумался и с неожиданной страстной горечью произнес: — Какой-то рок преследует меня. Ах, если бы я оказался в тот день рядом с ней, все было бы по-другому, все! Я бы спас ее, увез, сделал бы счастливой, оградил бы се от завистливых людей, которые портили ей жизнь! Но надо же, как раз в этот день по какой-то дурацкой случайности я попадаю в больницу с сотрясением мозга…
— Значит, вы не помните, где были утром двадцать шестого июня? — подытожил Костырев.
Красноречивый, мучительно-страдающий взгляд был ему ответом.
— А знаете ли вы, что вас сбила машина около дома, в котором жила ваша знакомая, и во время, примерно совпадающее с временем ее гибели?
— Как это? — Поднятые вверх брови выражали неподдельное изумление.
Костырев полез в стол, порылся в нем и наконец извлек тоненькие листки — копию протокола дорожно-транспортного происшествия, которую Ильяшин снял в ГАИ. К ней прилагалась схема, на схеме были изображены улица, дома, арка. Стрелочки обозначали направление движения транспортного средства и пострадавшего.
Несколько минут прошло в напряженном молчании, пока Алтухов изучал документ. Наконец он отставил в сторону листки и задумчиво произнес:
— Да… Я, наверное, шел к ней и… Наверное, я почувствовал, что с ней что-то неладно, что ей что-то угрожает, и поспешил к ней. Но не успел. Меня сбил дурацкий, нелепый, никому не нужный грузовик, — проговорил он со злостью и горечью.
— Вы не учли одну существенную деталь, — мягко заметил Костырев, снова разворачивая схему ДТП. — Вот посмотрите. Видите, синяя стрелка? Это ваше направление движения. Вы, по заключению многочисленных свидетелей, бежали. А вот этот квадратик — дом Шиловской, видите? А вот это — арка, выход из двора, вот он. Вы выбежали из арки и бросились через дорогу, где и попали под колеса грузовика. Понимаете?
— Не совсем.
— Значит, вы шли не к Шиловской, а от нее, — заключил Костырев, внимательно следя за лицом собеседника. Он надеялся увидеть на нем страх, подозрение или испуг. Но оно оставалось таким же, каким было за минуту до того, — сосредоточенно-недоумевающим.
— От нее? — наконец повторил Алтухов и снова наморщил лоб в напряжении. — Я не помню, нет…
— Подумайте, попробуйте представить себе двор, арку, дорогу…
— Нет… Я не помню. Если бы я действительно был там, то не смог бы забыть этого… Нет, я не помню ничего, — решительно заключил Алтухов, отодвигая листки. — Но все же странно, очень странно… Меня сбили около ее дома… Я даже не знаю, где она жила… Нет, решительно странно и непонятно. Я не могу ничего объяснить вам…
Он устремил на Костырева жалобный взгляд темных глаз, подернутых синевой.