Девушка свернула направо к ветхому желтому зданию. Староновая синагога. Чудное название вкупе с чудной архитектурой. К готике подмешали ренессанс, получилась невкусная каша из зубчатого пиньона и подслеповатых окон. Старья гораздо больше, чем новизны. Хотя в Праге старья немерено. Как шлюх. Этого добра с него довольно.
Вдоль южной стены синагоги проулок вел мимо десяти широких ступеней; дальше – закрытые ставнями магазины Парижской улицы. Может, Девятку ждала уборка в каком-нибудь бутике?
Но у подножия лестницы она свернула налево и скрылась за синагогой. В туфлях на каучуковой подошве Черец бесшумно миновал проулок и выглянул из-за угла.
Девушка взошла на небольшую мощеную террасу на задах синагоги и остановилась перед арочным входом – железной, грубо клепанной дверью. Трио мусорных баков составляло дворовый декор. Девушка встряхнула сверток и повязала ткань вокруг пояса – еще один фартук. Черец усмехнулся, представив ее гардероб, в котором только фартуки всех цветов. У нее столько скрытых обликов, и каждый новый горестнее прежнего.
Девушка подняла отставленную метелку. Встряхнула. И помотала головой, словно отгоняя сонливость.
Юная уборщица, трудяга. Две полные смены, а теперь еще это.
Кто сказал, что рабочая этика сгинула?
Можно было уделать ее прямо там, но с Парижской донесся смех хмельной парочки, и Черец медленно взошел по лестнице, краем глаза следя за девушкой.
Она достала из кармана джинсов ключ и через железную дверь вошла в синагогу. Лязгнул запор.
Под фонарем Черед занял позицию напротив темного силуэта синагоги. Пожарная лестница в кирпичной стене вела к другому арочному входу: жалкая деревянная копия железной двери бессмысленно маячила в тридцати пяти футах над землей.
Чердак. Знаете ли вы? Там всемирно известный (уж таки всемирно?) рабби Лёв сотворил голема – сказочного глиняного исполина, защитника обитателей гетто. Сам ребе удостоился памятника на широкой площади. Следя за девушкой, Черед притворился, будто фотографирует статую.
Вообще-то ужасная гадость. Глина – почти что дерьмо.
Однако легенда способствовала беззастенчивой наживе: брюхатое чудище красовалось на вывесках, меню, кружках и флажках. В одной особо гнусной забегаловке неподалеку от гостиницы Череда подавали голембургер в коричневом соусе и големвейн, способный разрушить печень.
Люди готовы платить за что угодно.
Люди – дрянь.
Теплый ветерок унес смех парочки.
Черед решил дождаться следующей ночи. Долгая прелюдия усиливает оргазм.
В пятницу вечером в Староновой было не протолкнуться. На входе стоял блондин с рацией, кое-кто из верующих перебрасывался с ним словечком. Море улыбок, свободный доступ. Ну и на кой охрана?
Однако Черед подготовился: костюм (единственный приличный, ибо папаша перекрыл кран), почти свежая белая рубашка, старый школьный галстук и очки с простыми линзами. На подходе к дверям он ссутулился, чтобы казаться ниже, и расстегнул пиджак, чтобы внутренний карман не топорщился.
Светловолосый охранник, совсем мальчишка-сосунок, заступил ему дорогу:
– Что вам угодно?
Гортанный голос, режущий ухо акцент.
– Помолиться, – ответил Черед.
– Вот как? – спросил охранник, словно это была весьма странная причина для посещения синагоги.
– Ну, воздать хвалы. Возблагодарить Господа. – Черед усмехнулся. – Вдруг поможет.
– Чему?
– В мире царит кавардак и все такое.
Охранник разглядывал Череда:
– Хотите войти в шул?[1]
Вот же упертый говнюк.
– Точно.
– Помолиться за мир?
Черед чуть сбавил обороты:
– Да, старина, и за себя тоже.
– Еврей вы?
– Иначе не пришел бы, верно?
Охранник усмехнулся:
– Пожалуйста, назвать последний праздник.
– Что?
– Недавний еврейский праздник.
Черед бешено рылся в памяти. Прошибло испариной. Он сдержался, чтобы не отереть лоб. Пауза слишком затягивалась, и Черед разродился:
– Ну, это… Пасха, да?
– Пасха, – повторил охранник.
– Выходит, так.
– Вы англичанин, – сказал охранник.
Надо же, какой догадливый. Черед кивнул.
– Пожалуйста, показать ваш паспорт.
– Не пришло в голову взять его на молитву. Охранник демонстративно достал ключ и запер входную дверь. Затем снисходительно потрепал Череда по плечу: