Когда мы перебрались через границу, водителю понадобилось всего несколько минут, чтобы найти улицу Файо. Подъехав к полуразрушенному бордюру под сгоревшей вывеской ДОМИНО САХАР, она объявила: — Вы прибыли.
Мы с Язей выбрались из развалюхи. Через плечо, я видела, как Бэзил протянул женщине пачку сложенных купюр, но она оттолкнула его руку. Но потом притянула его к себе и сжала в крепком объятии. Бэзил застыл и неуклюже гладил женщину по спине, пока она льнула к нему. Затем она отпустила его и прежде, чем она забралась обратно в машину, которая с рёвом укатила прочь в темноту ночи, на её глазах можно было заметить несколько слезинок,
— Что это было? — шёпотом спросила меня Язя.
— Без понятия, — прошептала я в ответ.
Бэзил присоединился к нам: — Ты часто сюда приходишь? — спросил он.
— Ага, — ответила Язя. — Почему нет?
— Я не думал, что непосвящённые заходят так далеко, — ответил он.
— Всё, что угодно, ради хорошей стрижки, — ответила Язя, что было шуткой лишь наполовину.
Мы втроём пересекли улицу по направлению к салону Файо, маленькому одинокому домику с древней моделью мельницы и нависающими панелями солнечных батарей. Язя остановилась перед входной дверью. — Дерьмо, — сказала она, когда дверь не открылась. — Ну же, Файо, — начала умолять она. — Здесь не может быть закрыто. Только не сейчас. — Она приложила ладони козырьками к глазам и всмотрелась в окно. — В глубине есть свет.
Мы крадучись обошли дом, стараясь держаться в тени карниза, пробрались к задней двери, которая скрывалась за кучей мусора. Внезапно мне стало не по себе, настолько всё вокруг было настолько тихим, что казалось спящим. Поблизости нет людных мест. У нас нет машины. А это значит, что у нас нет возможности бежать, нет возможности выбраться отсюда, если Файо не впустит нас. Я подумала, что мы сильно сглупили, и ощутила тошноту.
Похоже, Бэзил разделял мои опасения. — Что, если этот парень выдаст нас? — спросил он, наклоняясь ко мне. — Спорю, что твои родители уже объявили о вознаграждении.
Язя затрясла головой: — Он не выдаст. Вот увидишь. — Она забарабанила в двери.
Мы услышали шорох по другую сторону двери, затем слегка раздвинулись жалюзи. — Кто вы и что вам нужно? — спросил глубокий голос.
— Файо, это Язя. Мне нужна твоя помощь.
— Язя? У тебя вообще, часы есть? — голос изменился и стал более веселым. — Я уже делаю уборку.
— Это вопрос жизни и смерти, — взмолилась Язя, дергая за дверную ручку.
— Вопрос жизни и смерти, говоришь? Кто-то отчаянно хочет выделиться? Держись, нет повода для паники! — Мы услышали поворачивающийся замок, затем двери распахнулись. Файо стоял в ореоле тёплого жёлтого света, держась одной рукой за дверь, вторая упиралась в его бедро, или мне следовало сказать, в её бедро. Когда я в последний раз видела Файо, он был низким щуплым человечком, в белом лабораторном халате, с синей бородкой и длинными красными волосами, собранными сзади в лоснящуюся косу. Сейчас перед нами стояла миниатюрная женщина в рабочих ботинках, белом комбинезоне, с внушительной грудью и пышными бедрами. Как и большинство работников салонов, она следовала за всеми последними трендами моды. Её фиолетовые глаза контрастировали со светлыми коротко стрижеными волосами и теплой коричневой кожей, гладкой, как попка младенца, как любит говорить моя бабушка. — Ты когда-нибудь слышала о такой вещи, как назначенная встреча? — спросила она. Мы втроём молча переглянулись. И почему мы об этом не подумали? Но затем она улыбнулась. — Не переживайте. Раз уж вы здесь, можете зайти.
* * *
Мы с Безилом сидим рядышком на маленьком диване в приёмной, пока Язя разговаривает с Файо в другой комнате.
— Ты уверена насчёт этого? — спрашивает Бэзил.
— Язя ему доверяет, ээ ммм, ей, — ответила я.
— Я не это имел в виду. — Бэзил посмотрел на свои руки, зажатые между коленями. — В том смысле, что может быть, ты хотела бы вернуться сейчас домой. Сейчас, когда мы в расчёте. Ты спасла меня, я спас тебя, твоя подруга вытащила нас обоих. — Он пристально смотрел на меня своими прекрасными тёмными глазами. — Я не буду винить тебя.
Я покачала головой: — У меня осталось слишком много вопросов, чтобы уйти так просто, — ответила я, скрыв то, что по большей части, именно он является причиной моего желания остаться.
— Например? — спросил он.
Я повернулась, и, скрестив ноги на диване, уселась лицом к нему. Как в ту ночь, когда мы впервые встретились. Я чувствовала, что могу проговорить с ним вечность, и мне не будет скучно. — Например, что это за законы, запрещающие еду? Кто такая Ана на самом деле? Как давно существуют Аналоги? Чего хотят те, кто протестует против корпораций? И...
— Помедленнее, — Бэзил прикоснулся к моему колену. — По одному.
Внутренняя часть моего бедра дрожит под его прикосновением и я теряю ход мыслей. Часть меня хочет прекратить болтать и забраться к нему на колени. Запустить пальцы в его волосы и прижаться губами к его губам, так, как он это делал сегодня. От этих мыслей я начинаю дрожать, и он, думая, что мне неприятно его прикосновение, убирает руку. Я делаю глубокий вдох и придвигаюсь ближе, смущаясь от своей примитивной реакции на его прикосновение.
— А ты...? — начинаю я, желая спросить, чувствует ли он тоже самое, но затем останавливаюсь, боясь его ответа.
— Я что?
Я опускаю взгляд, пытаясь скрыть своё смущение, и бормочу. — А ты понимаешь значение Универсального Акта по Защите Питания? — и тут же чувствую досаду. Глупейший вопрос!
— Потрясающе, — говорит он. — Но сначала тебе нужно понять, что такое Акт о Стабильности Популяции.
Он кажется полностью восхищённым тем, что я затронула эту тему, так что я продолжаю. — Ты имеешь в виду тот, где говорится, что каждый получает питание и прививки от государства за плату?
— Не совсем, — говорит он. — Акт о Стабильности Популяции изначально подразумевает, что каждый человек вне зависимости от обстоятельств рождения может получить прививки и питание от правительства. Но затем, когда Единый Мир монополизировал рынок синтетического питания и стал единственным поставщиком правительства, они протолкнули через правительство резолюцию под названием Универсальный Акт по Защите Питания, который делает две вещи. Во-первых, там предусмотрено, что право на бесплатное питание имеет только первый ребёнок в семье, рождённый легально.
— Правильно, — подхватываю я. — Это помогает держать под контролем рождаемость. То есть, если родители хотят второго ребёнка, они должны доказать, что могут позволить себе прокормить его. Имеет смысл, разве не так?
Бэзил бледнеет: — А что насчет второго ребёнка, который был рождён нелегально? Что случится с ним, если родители не смогут платить?
У меня вырывается смешок. Я никогда не слышала о чём-нибудь подобном: — Кто пойдёт на такой шаг, если не может его себе позволить?
— А что, если это случайно получилось?
— Но ведь прививки и синтамил заботятся и об этом, так ведь? Они подавляют не только желание есть, — я слегка краснею, когда говорю об этом.
Бэзил на какое-то время замолкает, потом говорит, — А что если они не всегда работают одинаково для всех?
— Но тогда это будет значить, что... — я пытаюсь сообразить, что может случиться с детьми, рождёнными в семьях, которые не могут поддержать их, а Бэзил продолжает говорить.
— Вторая вещь, которую делает УАЗП, — говорит он, — он заставляет каждого подписать контракт на получение бесплатного питания от правительства.
— Я никогда не подписывала ничего подобного, — прерываю я его.
— Пока тебе не исполнится 18, твои родители делают это от твоего имени.
— И о чём же идёт речь в этом контракте?
— Что ты не будешь заниматься никакими сельскохозяйственными работами, пока ты получаешь бесплатное питание. Так как Единый Мир это единственная корпорация, производящая продовольствие, если ты нарушишь контракт, то считай, что тебе не повезло.