Андрей, рассматривая здешнюю луну, над океаном, слушая Ветлина, думал об Амо. У памяти тоже есть свой слух. Андрей как бы улавливал, какой ход, наверняка парадоксальный, нашел бы тут Гибаров, ведь жил он в своем особом, очень быстром ритме, действительно ощущая, как истаивают мгновения, из которых складывается одна, все-таки часто до удивления короткая человеческая жизнь.
Он будто торопился и бежал взапуски со своими выдумками, ему чудилось, они все обретут долгую жизнь и после того, как его не станет.
— Я не то чтоб тороплюсь, но знаю «век уж мой измерен». Когда я охватываю спасительный лунный серп, меня захлестывает радость освобождения от преследователей. Помните, в моем будущем спектакле «Автобиография» серп меня и уносит вверх, я исчезаю. Время как будто окрупняется, это весело и опасно. И я про себя твержу: «Но чтоб продлилась жизнь моя». Луна мне и продлевает ее там, над цирковой ареной. Вы же мне верите…
Андрей подхватил:
— Конечно, при всех шутках, свойственных цирку, вы наверняка не перестаете ощущать своим старшим братом Гамлета, а отцом — рыцаря Ламанчи. Иначе б не могли сохранять свой дух отваги и страсть к размышлению…
Амо, рассмеявшись, закончил фразу друга:
— Как форму противостояния всякому мрачку.
Он не мог поехать на дальние острова, но, побыв на своем вымышленном, как бы приходил в себя от бешеного мелькания характеров, физиономий, равно нуждаясь в общениях и одиночестве. Вновь обретал отвагу жить в самой гуще зрителей и прохожих.
Андрей теперь представлял, как будут они, выкроив свободный час, бродить с Гибаровым по Петровской роще, вблизи от странной Андреевой улицы-аллеи, и он расскажет Амо о рейсе как о странствиях к говорящему хребту Китовому.
В том, что Китовый заговорит и «расколется» именно в эту встречу, Шерохов не сомневался. И будут они уже вдвоем с Амо заглядывать то на Святую Елену, то на малолюдный остров Тристан-да-Кунья, где распрекрасные молодые ребята, мотористы, рыбаки, учителя, ни за какие коврижки не хотели бы от своего примитивного быта уйти на континент, потонуть, как считали они, в гигантском человеческом водовороте.
С Китовым наконец произошла встреча, он вступил пусть и в относительное, но все-таки содружество с Шероховым и его коллегами.
После большого числа станций на короткой встрече участников экспедиции Шерохов, выслушав мнение коллег, сказал:
— Пока мы с вами узнали: юго-западная оконечность Китового хребта сильно раздроблена, тут многочисленные подводные горы. Мы стараемся понять, — он как бы курсивом подчеркнул слово «понять», — что это? Вулканы или тектонические глыбы? Впереди нас ждут работы над основной, более монолитной частью хребта.
За ужином в кают-компании капитан поздравил Шерохова и всех присутствующих.
— Вовремя зашли мы на Тристан-да-Кунью и еще более вовремя ушли из этого района, сейчас там штормит вовсю, а у нас антициклон.
Утром Шерохов, едва рассвело, поднялся в штурманскую рубку, ему ж обещали, что небо сохранит ясную голубизну, а море — синеву.
— Ветер не сильный, все вам благоприятствует, Андрей Дмитриевич, — заметил вахтенный штурман, будто вручил начальнику экспедиции свой личный подарок.
Антициклон оказался устойчивым, и Андрей лежал на солнце в трусах, под свежим пассатным ветром, потом вскочил и после пробежки принял соленый душ. Ему казалось, понимают его и океан, и солнце, и ветер, и только оттого, что он на верном пути. Редко, когда предположения так последовательно подтверждались. И хотя сулило это не только полемику, даже «возмущение среды» в институте, сейчас он ощутил непривычное умиротворение.
И все просто вчера и сегодня ложилось на бумагу. Он уже в своей каюте как само собою разумеющееся записывал выводы, будто и не было вымота денно-нощной работы.
«Китовый хребет, — писал Шерохов, — почти определенно материкового происхождения. Он сложен древними известняками, и внизу, по-видимому, лежат граниты и метаморфические породы, хотя и перекрытые базальтами».
А в письме к Наташе, которое, возможно, она получит из его рук, добавлял:
«Мне вряд ли поверят, это слишком вразрез привычному. Так, как не поверили в свое время в мантийное происхождение пород из рифтовой зоны, но это не только моя судьба: всякое опережение лет даже на десять вызывает отпор как раз тех, кто уже двинулся за тобой, провозгласив, что именно они, несомненно, раньше так и думали. Но вот ты опять делаешь новый ход, и опять те, кто потом объявят — это их гипотеза и большинство доказательств нашли они, пустятся во все тяжкие.