Но затем, после этих обнадеживающих сообщений, стали поступать претензии другого рода. Аппарат, по мнению некоторых его "потребителей", предсказывал шторм недостаточно заблаговременно. Правда, он подавал свои сигналы обычно раньше, чем начинал падать барометр, но разница эта в ряде случаев была не так уж велика.
- Нельзя ли, - запрашивали станцию моряки и рыбаки, - увеличить срок предупреждения?
Зима прошла, а аппарат все не передавался в серийное производство. На Черноморской станции шла усиленная работа по улучшению физических свойств прибора. От завода электронных приборов туда выехал инженер для консультации по вопросам электротехники. Мое участие уже не требовалось. Все большее число людей включалось в решение проблемы, и моя роль, естественно, делалась все более скромной.
Время шло, а мое письмо Петру Ивановичу Смородинову так и оставалось ненаписанным.
Командировка, которую предложили мне, была рассчитана на небольшой срок - всего на две недели. В течение этого времени предстояло дважды пересечь океан, заходя ненадолго в некоторые порты.
Наш электроход вышел из ленинградского порта рано утром.
Накануне я попытался разыскать в Ленинграде Смородинова - мне хотелось потолковать с ним, но Петр Иванович был в отъезде.
Наше судно, последнее слово советской судостроительной техники, совершало пробный рейс. На нем было установлено много новых приборов, к некоторым из них имело отношение и то учреждение, где я работал. Собственно, моя функция в том и заключалась, чтобы контролировать работу электронной части нашей аппаратуры.
С удовольствием заметил я в штурманской рубке, наряду с новейшей аппаратурой по навигации, скромный пластмассовый ящик с выдавленными на корпусе крупными буквами УГМ. Значит, и этот прибор сочли заслуживающим того, чтобы оснастить им новейший советский лайнер.
Я видел этот прибор только в заводской лаборатории и мне не терпелось поскорее ознакомиться с его действием на практике.
…Мы шли в открытом океане уже вторые сутки. Судно поставило мировой рекорд скорости - это сообщил мне штурман, жизнерадостный молодой человек, чем-то напомнивший мне Костю Никитина. Звали этого смуглолицего юношу в аккуратно застегнутом кителе и с постоянной улыбкой на лице Алексеем Ивановичем.
- Конечно, на пройденном пока участке, - пояснил он, указывая на карту, на которой прибор-самописец автоматически вычерчивал проходимый кораблем путь. - Погода, правда, не мешала.
Я смотрел на слаженную работу небольшой команды огромного корабля и невольно сопоставлял ее с картинами сравнительно недавнего прошлого. Молодые советские моряки физически были столь же крепкими и закаленными, как и их предшественники, даже, пожалуй, развиты более разносторонне, благодаря постоянному занятию спортом, но труд их был во многом трудом умственным, а не физическим.
Штурман прокладывал курс, который по его расчетам был наиболее выгодным, докладывал капитану, тот принимал решение и отдавал команду. Он не кричал "зюйд-зюйд-вест" или "идти по такому-то румбу", а передвигал рукоятку на пульте управления или нажимал кнопку. Огромное судно немедленно поворачивалось и ложилось на заданный курс.
Не надо было кричать рулевому "так держать!" - держал судно на курсе не рулевой, крутящий штурвал и не спускающий глаз с компаса, а автоматический прибор.
Люди главным образом думали и решали, а исполняли все приборы.
Приборы же своевременно сигнализировали обо всех изменениях в обстановке, которые могли заинтересовать капитана.
Было приятно сознавать, что и частица моего труда вложена в эти чудесные приборы, облегчающие управление океанским кораблем и делающие таким ощутимым господство человека над водной стихией.
На мою долю не приходилось особенных хлопот. Вся аппаратура действовала безукоризненно.
Не было только случая испытать на практике УГМ - погода стояла удивительно тихая.
Поверхность необозримого океана была гладкой, легкая зыбь сверкала на солнце, и на горизонте изредка возникали серые дымки. Океанские дороги широкие, и здесь "встречей" считается, если корабли прошли в нескольких километрах один от другого.
Так прошел еще день плавания.
Я находился в рубке Алексея Ивановича, когда вдруг раздался мощный голос, доносившийся откуда-то с потолка: "Внимание! Приближается шторм. Силой до десяти баллов. Ожидается через полтора часа".
Я невольно вздрогнул и посмотрел по сторонам. Вздрогнул я не оттого, что услышал человеческий голос в рубке, где, кроме меня и штурмана, никого не было. Многие современные приборы докладывают обстановку подобным образом! Я удивился тому, что заговоривший прибор сказал то самое, о чем я думал в свое время, конструируя сигнализационное устройство к уловителю голоса моря.
Он не просто предупреждал о шторме, но сообщал о его силе и времени наступления.
Может быть, сотрудники Черноморской станции так усовершенствовали прибор, что он стал теперь предсказывать погоду со всеми подробностями? Я покосился на пластмассовый ящик с надписью УГМ, стоявший в углу. Но нет. Это был аппарат, по внешнему виду такой же, как и те экземпляры, что вышли из цехов завода при моем участии. Здесь не было говорящего устройства, которое занимает обычно довольно много места.
Алексей Иванович усмехнулся, видя, что я так пристально осматриваю внутренность рубки.
- Здесь вы его не найдете. - сказал он, - прибор находится внизу. Это - одна из последних новинок.
- Внизу?
- Да.
- В трюме?
- Даже глубже. Главная его часть - приемник - выведена наружу в подводной части судна.
- Значит, прибор подводный? - удивился я.
На электроходе тем временем шла деятельная подготовка к шторму. Закрывались и плотно завинчивались иллюминаторы. Крепились шлюпки. С верхней палубы убирались шезлонги и плетеные кресла.
Распоряжения капитана и доклады из различных отсеков корабля передавались по радиотрансляционной сети.
Время от времени в динамиках слышался спокойный громкий голос, сообщавший новые данные о шторме. Это продолжал действовать прибор. Он уточнил, что шторм приближается с юго-запада. По мере подхода судна к району шторма прибор время от времени называл расстояние до него.
"Ожидается через тридцать минут", - сообщил он, наконец.
И тут раздался вдруг завывающий звук, похожий на голос сирены, включаемой во время тумана. На низкой басовой ноте, вибрируя, мощно и громко гудел, отражаясь во всех отсеках, сигнал тревоги.
Это заговорил УГМ - уловитель голоса моря.
Голос моря, преображенный умножителем колебаний и усиленный радиолампами, звучал на корабле, предупреждал и предостерегал.
Но… увы, приходилось с огорчением признать, что в этом предупреждении не было уже никакой необходимости. На корабле все были готовы к встрече бури.
Скоро пожаловал и шторм. Он явился в срок, довольно близко совпавший с тем, который был предсказан.
Большой корабль начал тяжело переваливаться с носа на корму, но автоматический рулевой твердо держал курс, не позволяя судну рыскать. Капитан сам вел судно, и ему помогали в этом многочисленные приборы, среди которых были неизвестные мне.
Завывал ветер, свистал в снастях, огромные волны толкали судно, многотонные удары обрушивались на его корпус, а в командирской рубке и в рубке штурмана шла тихая напряженная работа.
Светились цветные лампочки и шкалы приборов, отмечая крен я напряжения, возникавшие в отдельных частях корпуса судна, слышались доклады команды и приборов, неторопливые распоряжения капитана, - которые он отдавал, не повышая голоса. Четкая, слаженная работа, как в лаборатории при производстве важного опыта.
Стихийным силам природы противопоставлялись спокойная решимость, воля людей, твердо уверенных в своих силах, могущество техники, которой вооружила их советская страна.