Ах, идет там расставанье!Говор там идет грустящий,Словно бисер шелестящий,Словно зегзиц кукованье.Вопрошает так Олона:«Как могло всё это статься?Ты – милей мне сына, братца,Ты – мой жданный и молённый!»А Медун ей отвечает:«Не горюй: так, видно, надо.Лишь разлука горче яда.Смерть меня не удручает».Вопрошает вновь Олона:«Без тебя как жить я стану?К неживому кинусь стануИ сама умру без стона».А Медун ей отвечает:«Не печалься: будем вместе.Как жених, явлюсь к невесте.У русинов каждый чает».Вопрошает вновь Олона:«Как же будет то возможно?Не томи надеждой ложной!Ты погибнешь, умерщвленный».А Медун ей отвечает:«Не грусти: уж я на тризнеВозвращуся к новой жизни.В этом жрец нас поучает».И открыл, что жил, не веряВ Плену, Реку и Ратгаста —Проклиная втайне частоВсех богов их, злых, как звери!И что есть один лишь правыйБог, подобный их Зориве,Но добрей, мудрей, красивей,Синеглазый, русоглавый.Показал ей знак нагрудный, —Перекрещенный, злаченый,И, обнявшися с Олоной,Замер в думчивости чудной.Ниже – озеро ЛейялаЗолотым венком свивалось,Алой лентою вязалось, —Их красою утешало.Дальше горы ЗагадулиВ пышных купах багрянели,В желтых клубах пламенели, —И Олону ввысь тянули.Встала вдруг она, прямяся,Светлым оком в небе канув:«Будет верить в истуканов,Что стоят на крови, мясе!Твой же Бог золотосердныйИ моим да будет богом.Дай мне знак его залогомНашей брачности бессмертной!»Встал Медун: «Тебе дарю я,Что не дал бы иноверцу…»И прижал ее он к сердцу,Подарил ей крест, целуя.Так на вышке белобревнойВсю ту ночь Медун с ОлонойПротаилися влюбленно,Прошепталися любовно.А пред солнечным восходомРаздались внизу блеянья,Восклицанья и бряцаньяС плясовым тяжелым ходом.И сказала тут Олона:«Собрался народ зарано,Ибо нынче День Багряный,Не Зеленый! Не Червленый!Праздник плода сбереганья,Материнского зачатья.Ах! должна тебя отдать я…Ах! убьет тебя закланье…»И пошла за милым, вояДольних иволог несчастней,Вся в суровеющем краснеПод косою огневою.А внизу – в народном шумеЖрицы кликали, кружилисьИ кинжалами язвились,Полны яростных безумий.На плечах зияли раны,А в перстах гремели бубны.Вслед, серебряны и крупны,Шли священные бараны.Их вели, как полагалось,Дивьи маленькие дети,Но, глядя на раны эти,Там и сям дитя пугалось.И влеклись, безмерно горды,Плач их грудью утишая,Взгляд серьгою утешая,Матерей нарядных орды.Впереди, страшна собою,В исступлении пророча,Новым ужасом мороча,Мчалась Руя пред толпою…И Медуна вдруг схватила,Повлекла на холм пологий,Где стояли кругом боги,Облиты зарею с тыла,Обвила она веревкойЮных рук резные кисти,Юный стан, луча златистей,Повалила навзничь ловкоИ над жертвою прекраснойЗанесла с улыбкой лютойНож, луною изогнутый,Что мгновенно стала красной…Всё дивейство ниц упалоИ лежало оробело,А из шеи белой, белой,Ток сочился алый, алый…Из-за серых, бурых взгорийУж спешил стрелец небесный,Но кружил во мгле окрестнойЖенский клекот: «Горе! Горе!»И толпа вдруг увидала,Содрогаясь, отбегая,Что Олона ЗолотаяВдруг серебряною стала.Застонал тут, каясь, Згара:«Что мне в том, что он погублен?Он Олоной не разлюблен…Охлажденье – злей нет кары!»Взвыл, отчаиваясь, Уго:«Что мне в том, что стал он тленен?Для нее он неизменен…Ревность – хуже нет недуга!»Но, грозясь, хихикнул Славий:«Уж теперь не будут вместе.Нет утехи слаще мести!»И кружился пса вертлявей.А меж тем с пустого жрищаТруп Медуна тихо взялиИ на снежном покрывалеУносили в городище.Выси все поголубели,Веси розовыми стали,Травы ж никли, повядали,Птицы вились, но не пели.И заплакал сам ЗориваРазливной росой соленойНад серебряной Олоной,Над Олоной несчастливой. Глава IX
Кто прожить желает мудро,Пусть во всем благое видит!Облак тает – солнце выйдет,Звезды гаснут – встанет утро!Сгиб Медун-Стрелец Прекрасный,Вот лежит он нем, недвижен,Но с Олоной больше сближенСилой вечности всевластной.Дни идут – он спит глубоко,К ней на ложе вознесенный,А она, и в ночь бессонна,Не спускает с друга ока.При вторых и третьих певняхВсё Олона над Медуном,