Дейч А. И.
Голос памяти:
Театральные впечатления и встречи.
Светлой памяти МАКСИМА ФАДДЕЕВИЧА РЫЛЬСКОГО,
большого друга моего, с которым связаны многие годы жизни,
посвящаю эту книгу.
Автор
Вы снова здесь, изменчивые тени,
Меня тревожившие с давних пор.
Гете, «Фауст»
Завеса времени напоминает театральный занавес. Вот он колышется, заманчиво шевелит складками — и вдруг величаво раздвигается на две стороны, открывая неожиданный мир красок, движений, мыслей и чувств.
Так и завеса времени — приоткрывается, и сквозь туман прошлого с необычайной резкостью выступают не только факты, события, но и цвета, запахи, самый воздух эпохи.
Какой незримый помощник режиссера ударяет в гонг, чтобы вызвать к жизни картины былого? Это наша память, способная на самые удивительные вещи: порой она утрачивает многое важное, но запечатлевает в глубинах своих, казалось бы, ничтожную мелочь, черточку, помогающую многое воссоздать и понять по-новому.
И вот теперь, через ряд десятилетий, вижу я, как на сцене, озаренной скрытыми огнями, дни молодости, проведенные в древнем городе над Днепром, прозванном матерью городов русских.
Детство для меня — это прежде всего зеленый мир киевских каштанов, цветущих лип, благоухающих роз и жасмина, изумрудных газонов. В сердце старого Киева, в, небольшом сквере, выходившем на три улицы, протекали игры мои и досуги. Городской мальчик учился любить природу не в лесах и бескрайних степях, не среди гор, уходящих к небу, а на этом маленьком зеленом клочке земли, тщательно возделанном садовником Савелием. Высокий старик с добродушным рябоватым лицом, гордо носивший зеленую фуражку городского сторожа, говорил на смешанном украинско-русском языке. Он громкими криками прогонял детей, бегавших по клумбам и газонам, а по праздникам являлся на дом к богатым родителям, принося им букеты роз, георгинов и пионов в ожидании добровольного подаяния.
В центре сквера, на круглой площадке, обставленной белыми скамейками, сидели няньки, матери и бабушки игравших детей. Напротив высилось уродливое каменное здание Присутственных мест. Суетливо бегали возле него мелкие чиновники, ходатаи по разным делам, горделиво проходили адвокаты во фраках, готовясь выступить в судебном заседании. По кирпичному тротуару порой тянулась толпа богомольцев и богомолок, в лохмотьях, в стоптанных лаптях и деревенских башмаках. Десятки и сотни верст проходили эти темные, изъеденные земными тревогами люди, чтобы поклониться киевским святыням в Софийском соборе, Михайловском монастыре и особенно в Киево-Печерской лавре, где с суеверным страхом смотрели они на «нетленные мощи» святых.
Под вечер шли мимо скверика усталые мастеровые — маляры, каменщики, штукатуры, запыленные, перепачканные краской и известкой, с лопатами, топорами и молотками. Они перебрасывались грубыми и бойкими шутками, заполняя выщербленный кирпичный тротуар и оттесняя в сторону «господ что почище». А когда совсем темнело и надо было покидать привычное зеленое царство и отправляться домой, мы видели странного человека в черном. Он бежал с лестницей за плечами и длинной палкой, похожей на пику, останавливался у зеленых газовых фонарей, ловко открывал стеклянную створку, просовывал туда пику с огоньком и зажигал фонарь, искрившийся узким зеленым пламенем. Электричество в городе еще было редкостью. Оно уже горело в театрах, в некоторых общественных зданиях, но частные квартиры освещались настольными, стенными, висячими керосиновыми лампами.
Так выглядел мой родной город в начале нашего века.
В детстве трудно было понять противоречия между тусклой жизнью городских окраин и буржуазным благополучием центральных улиц широко раскинувшегося на днепровских холмах большого города. Сверкали зеркальные витрины модных магазинов на Крещатике. По воскресеньям на левой стороне главной улицы гуляла фешенебельная публика, а на Владимирской горке, откуда открывался широкий вид на Днепр, гремела военная музыка, там веселилось «простонародье», мелькали украинские национальные платья, солдатские мундиры, мороженщики с кадками на головах предлагали свой товар, а бабы продавали в корзинках подсолнечные и тыквенные семечки.
Над городом гудели колокола церквей, степенно шагали монахи, как черные видения, оставляя после себя едкий запах ладана. В маленьких будках продавались иконки, пестрые бусы, серебряные крестики и колечки с именем святой Варвары.