Сет рычит. Предостерегающе. Прогоняет. Мэт оставляет капкан в покое. Они сделают это — за нее: им придется перегрызть ей лапу.
Он садится по другую сторону, ухватив Дору за голову, гладит по шерсти. Вытирает рукой нос.
Дора, нужно выжить. Слишком идиотская смерть для такой старой умудренной собаки. Нужно выжить. По-другому нельзя. Стая пропадет без вожака, стая пропадет без матери.
Мэт оглядывается, слушает. Они посреди улицы: он не забывает.
Он торопливо снимает пальто. Ремня у него нет. Он отрывает рукав от свитера, скручивает в жгут.
Ну, девочка, только не завой.
Мэт перевязывает ей бедро: Дора дышит тяжело, но не издает ни звука. Капкан, зазвенев по асфальту, оттаскивается назад: псы терзают лапу, оставленную в нем.
Чудовищный шум.
Мэт стискивает зубы и глотает слюну. Подхватывает Дору. Не успевает сделать шага, как псы вырываются вперед. Судя по всему, они делят добычу…
X
Мэт доносит Дору до подвала и кладет на землю… уже мертвой. Он закрывает глаза. Его лицо сухое. От голода они не умрут. Не в этот раз…
Какое-то время никто не двигается, не решается.
— Мертва?..
Мертва.
— Маму поймали так же…
XI
Найденыш — гурман. Не может есть сырое мясо. Что ж, малыш, костер — это причина, по которой вас могли выследить.
Ничего. Пусть. Голод еще не одолел его… Значит, жизнь его была проще. Может выеживаться: толку спасать его нет. Теперь нет. Мэт думает оставить его про запас: когда они выйдут из города, голод не заставит себя ждать. Но из города выйти нужно. И желательно — больше без жертв.
XII
Ему снится свет, всегда снится свет… Солнце заходит за горизонт, воздух пахнет дождем. Ему снится, как разлетается под лапами вода. Лужи теплые, трава скользкая. Ему снится, как на цыпочках он крадется в дом, а потом — как его ловит мать.
Она отводит к зеркалу и почему-то плачет:
— Ты же не собака, Мэтью! Посмотри на себя. Посмотри, на кого ты похож!..
Он распахивает глаза — и погружается в темноту. Что-то грызет его, что-то гложет. Это что-то — не голод. Он ищет рукой Сэма. Тяжело дышит.
Она не дожила до Волчьей поры. Если бы дожила, не задавала бы таких вопросов. Даже во сне…
XIII
Наутро в подвале не осталось ни кости. Стая продолжила двигаться на восток.
Мэт отдает найденышу должное: в пути он молчит. Он подал голос лишь единожды, дернув за край плаща:
— Капкан.
Не умирают только те, кому везет. Если удача отвернется, Мэт станет пищей. Лучше бы — для своих.
XIV
Сегодня стая особенно тихая: слишком рано они улеглись возле Мэта. К тому же они не спят. Мэт перебирает короткую шерсть Ричи. Сородичам он преданнее остальных, преданнее, чем человеку, он тоскует тише и пронзительнее всех.
Мэт слушает, чем занимается найденыш: тот ходит по лестничной площадке, на которой сегодня они остановились. Осторожно ходит, словно чего-то ждет. Мэта не покидает плохое предчувствие.
Он напрягается, когда найденыш приближается и замирает перед ним. Помявшись немного, тот шмыгает носом, а потом пролезает в тепло тел. Обнимает Мэта. И вдруг заходится всхлипами. Мэт не двигается, но позволяет.
Это память. Плохая спутница… Память знает, как было «до», и «после» с ней становится невыносимым. Она приносит только боль, боль как расплату за разум. Но слезы высыхают. Остается голод и желание выжить.
XV
Ближе к утру Мэт касается найденыша рукой — как части своей стаи, замирает пальцами на его волосах.
Может, она оставила его на замену. Может, она чувствовала, что время пришло… Мэт принимает эту версию легче, чем мысль о том, что она спасла найденыша из… доброты? Волк и человечность? Человечность и волк… Абсурд. Может, тогда она совершила глупость из памяти о нем, Мэте? Он был таким же ребенком, она растила его наравне со своими щенками… Но Мэт не верит. Не верит, что дикий зверь спустя столько времени сохранил людям верность, однажды переступив их порог — в крови и без сил, в поисках помощи.
Нет. Хватит. Довольно. Память — плохая спутница.
Мэт встает первым, распутывая вокруг себя клубки раскаленных собачьих тел, поднимая их следом.
Надо идти.
XVI
Они движутся на восток. Перебежками. От укрытия к укрытию. Мэт уже не знает, куда держит путь. Знала Дора, и они ей верили. Что будет теперь?..
Теперь псы идут медленней, да и Мэт — не может собраться. Все спуталось и смешалось. Вылезли вопросы, которых лучше не задавать. Например, «куда» и «зачем». Порой кажется: навстречу Смерти. Она давно ждет их в гости, она гораздо гостеприимней жизни — и с каждым годом все больше…
XVII
Вечером мародеры опять поймали «туриста». Так Дед называл заблудших: досадный одиночка, который в городе решил искать еду, медикаменты, одежду… Из отчаявшихся. Отчаявшимся не везет. Везет мародерам.
Найденыш взвился: снова суета, снова шум. Он спрашивает так, словно ждет возражений:
— Мы же не можем помочь?..
Они не могут. Там, за поворотом, в конце улицы, пируют только те, кому везет.
Крики не стихают, крики умоляют: «Помогите!» — нервируют и без того нервного найденыша.
— Мы должны что-то сделать, пожалуйста!..
Мэт отворачивается.
— Если ты не пойдешь — я пойду один.
Приступ идиотизма?
И что он сделает? Что он сделает один? Подохнет за компанию?
Но он и правда — идет.
Мэту все равно. На такое он не подписывался. Дора решила, Доры больше нет.
Мэту все равно.
Мэт врет сам себе.
Да дьявол бы побрал их обоих — и Дору, и ее нового щенка!.. Мэт поднимается с места порывом, ловит в пути, разворачивает за плечо. Он повторяет то, чему его учил Дед, когда он был еще потерянным ребенком, повторяет точь-в-точь охрипшим, пропадающим, лающим голосом, таким голосом, который может быть только у того, кто разучился с ним жить:
— Послушай, мальчик, в темноте живет чудовище; чудовище кричит как человек: «Помогите!» — и всякий, кто идет на его зов, погибает.
Найденыш слабнет — тут же. Уверенность в нем гаснет.
— Говоришь?..
Мэт садится обратно.
Найденыш все еще пытается:
— Там не чудовище…
Но знать наверняка он не может, и старая история делает свое. Мэт знает, вспоминает: щенок руками закрывает уши. Мэт закрывал… Найденыш возвращается к стае и прячется под боком. Он снова плачет.
Это пройдет. Страх высушивает слезы, страх помогает выживать. Нет никакого толку от пустого геройства. Это говорил еще Дед. Мэт тоже таким был, пока того не встретил: во что-то верил, что-то защищал, отстаивал. Но Дед быстро вправил ему мозги и наказал: «Никогда не отходи от стаи». Мэт бы и от Деда не отошел, если бы старость того не сморила в опустевшем лесу, когда опали листья — и началась Осень Волчьей поры. Дед нашел их одичавшими и приручил. Он их и прогнал…