Гришин.Что, что?
Любимов.Что?
Гришин.Что вы сказали?
Любимов.Я ничего не говорил, вам послышалось.
Гришин.Вы должны нас понять, Юрий Петрович. Мы ведь хотим добра.
Я.Как не хватает этой фразы заветной: "Я ничего против вас не имею, но меня берут за яйца". Гришин умер в очереди, оформляя пенсию в собесе после падения советской власти.
Вознесенский.У Пастернака было лицо, как в немых черно-белых фильмах. Все время мерцающее, играющее всей поверхностью. Есть снимки, где он абсолютно живой из-за этого мерцания.
Сапгир.Я окончил всего лишь техникум, и я ничего не понимаю. Но одно я знаю точно: то, что далеко, на самом деле близко, совсем внутри; а то, что внутри, на самом деле далеко-далеко и во всей вселенной.
Холин.
Звезды уходят вглубь
Небо уходит вглубь
Глубь
Ты меня приголубь...
Ничего не бойтесь, Костя, делайте, что хотите. И еще, никогда не сопровождайте тексты музыкой. Любой соловей гениальнее Бетховена. Любой пейзаж сильнее Сезанна. Слово — оно только у человека.
Винокуров.А я точно знаю одно — меня не надо вешать.
Вознесенский.Все уходит в язык. Язык — наше бессмертие. В нем остается не все, но самое важное.
Надежда Владимировна.Я стояла в очереди за сосисками целый час. Ну, женщины стоят и стоят, а мужчины, как всегда, начинают нервничать и качать права. Тут один стал отчитывать продавщицу. А она ему ответ: "А вот за бугром все уже развешано и упаковано". Я так обрадовалась, что не надо еще час стоять и спрашиваю: "А где это — за бугром? Где такой замечательный магазин?" Думаю, я сейчас туда побегу. Вся очередь надо мной смеялась. Оказывается, "за бугром" — это за границей.
Я.Бедная мама, она так и не дожила до времени, когда и у нас без очереди будут резать и паковать в целлофан. Рубеж маминой жизни — 30 апреля 1991 года. Вряд ли она выдержала бы путч. Но меня не покидает мысль, что и эта смерть в 73 года не была естественной. Ее доконал мой беруфтсфербот.
Надежда Владимировна.Я не понимаю. Значит, у тебя и степень отнимут?
Я.Нет, степень останется.
Надежда Владимировна.Сволочи! Сволочи!! Сволочи!!! И все-таки я не понимаю, как мог Лев Толстой уйти из Ясной Поляны. Бедная Софья Андреевна.
Я.Лев Толстой возник совсем не случайно. Мамин дедушка Федор Сергеевич был похож на Толстого и проповедовал его идеалы. К тому же было известно, что род Челищевых в одной из ветвей действительно пересекался с Толстыми. Александр Лазаревич пережил Надежду Владимировну меньше чем на полгода. Он умер в том же роковом 91-м году. А через месяц скончалась его супруга Ольга Сергеевна. Отец так мечтал о новом НЭПе, но так и не дожил до исчезновения очередей. Ведь если бы не очереди, он и Ольга Сергеевна никогда бы не ушли в Дом ветеранов сцены, где их терзали извечными сценическими интригами. На похоронах мамы отец вдруг обнял меня, зарыдал, заплакал: "Сынок, мы осиротели с тобой, сынок". В этот миг ему показалось, что семья наша не распадалась, и мы по-прежнему вместе. Среди бумаг, оставленных отцом, есть записка, конечно же, для меня. Старческой дрожащей рукой написано: "И в 83 года чувственные удовольствия доступны, если бережно к себе относиться". Отец скончался 30 сентября, в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи. Это были мамины именины. Ее любимый праздник. Прав Вознесенский. Все уходит в язык. Остается имя. А великий тайный схимник, богослов и философ Алексей Лосев. Он тоже жил на Арбате, любил повторять —
Лосев.Бог не есть имя, но имя есть Бог.
Хрущев.На смену звериному закону капитализма "человек человеку волк" приходит новый моральный кодекс строителя коммунизма: "Человек человеку друг, товарищ и брат".
Александр Лазаревич.Продолжительные бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Звучат здравицы в честь руководителей партии и правительства и лично Никиты Сергеевича Хрущева.
Вовка.Все встают и плачут.
Я.Однажды мы собрались в Переделкине в доме напротив храма. Поэты Саша Еременко, Ваня Жданов, Леша Парщиков и я с Леной. Саша Еременко позвал всех на пельмени. В зимнем саду на яблонях висели мороженые яблоки. Специально для закуски. А посреди сугробов стояла белоснежная ванна, бог весть как сюда попавшая.
Ерёма.Сначала примем ванну (раздевается и босиком по снегу бежит к ванне, срывает с дерева мороженое яблоко и закусывает).
Парщиков (берет гитару и напевает доклад Брежнева).Дорогие товарищи, трудящиеся всего мира вместе с нами идут на говно... но-га в но-гу.
Ерёма (голый в ванне, с книгой Сталина, зачитывает).В прошлом году за нерушимый блок коммунистов и беспартийных проголосовало 99,8%. Мы расстреляли 50000 предателей и убийц. В этом году за нерушимый блок проголосовало 99,99%.
Студент Володя Асадулин.Я помню оккупацию. Мне было 8 лет, когда немцы вошли в деревню. Учительница сняла портрет Сталина и повесила портрет Гитлера. Потом сказала: "Дети, это ваш отец". Все остальное осталось по-прежнему. Правление, собрания, трудодни, да по радио вместо советских песен передавали немецкие марши. Да еще председателя переименовали в старосту.
Я.С Победой вас, Булат Шалвович!
Окуджава.Я должен вам сознаться... нет, нет, запишите это дословно: не было никакой победы. Просто красные фашисты одержали верх над фашистами коричневыми. Вместо портретов Гитлера повесили портреты Сталина, а гестапо переименовали в Штази и КГБ. Правде надо смотреть в лицо. Мы воевали с фашистами, но сами были фашистами, только не со свастикой, а со звездами. Пожалуйста, не вычеркивайте эти слова из нашего разговора. Пусть знают все. Мне это не просто признавать. Я воевал. Я был сталинистом, был ленинцем, был социалистом, социал-демократом. Теперь я не знаю, кто я. Но знаю твердо, я — антикоммунист, то есть антифашист. Это одно и то же. И пока это не поймут все, в России ничего хорошего не будет.
Я.А в Бога вы верите?
Окуджава.Я хотел бы, но не могу. Для этого мне надо забыть, что я видел на фронте. Я бы и рад, но не могу.
Юрий Левитанский.Я переписываюсь с фронтовиками-однополчанами. Они так и умрут с великим Сталиным. Это безнадежно. Бог не Бог, а что-то высшее все же есть. Не то чтобы я стал толстовцем, но что-то в этом роде мне близко.
Радио.Передаем слова песни по вашим заявкам.