— Ну, может, ты и прав, только что ж тогда делать?
— Ты бабки–то перечислил? — вместо ответа задал свой вопрос служитель распределителя.
— Как договаривались, пятьдесят единиц, можешь проверить.
— Отчего ж не проверить, — согласился служитель, — денежки счет любят.
— На. Вот тебе карта, — проворчал Ник. — Видишь? Пятьдесят.
— Вижу, светятся, теперь все в порядке. Давай к делу. Или, может, сначала пивка? — Голос служителя звенел теперь скрытой радостью.
— Некогда мне пивка, — буркнул Ник. — Давай к делу. Как ты его брать собираешься?
— Без проблем. Шарахнем парализатором, у меня тоже имеется, а там делай с ним что хочешь. Ну что, ты готов?
— Готов.
— Резак принес?
— Принес.
— Тогда погоди тут, я за парализатором схожу.
Шаги служителя заглохли в коридоре.
«А я его еще пожалел», — тоскливо подумал Барди, лег прямо на пол, закрыл глаза и вытянул лапы.
Глава VII.ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ
Аюше опять снился лес, и опять ему обломали сон на пороге самой желанной встречи.
— Подъем, подъем, — повторял чей–то безжалостный голос, вторгшийся в сознание.
«Отец, что ли?» — Дюша открыл глаза и увидел Мельницу.
— Ну? — Он тут же сел на «покойке», все вспомнив в доли секунды.
— Баранки гну, — не столько зло, сколько грустно передразнила Мельница.
— Нет, ну чего? Нашли они его? Виктор выручил?
— Папа сам влип. — Мельница сказала это, отведя глаза в сторону, с тусклым непроницаемым лицом.
— Как влип?
— Его арестовали. Забрали сегодня утром по подозрению в незаконном проникновении в распределитель и освобождении бессловесного.
Дюша присвистнул от удивления:
— Зачем? Можно ведь было доказать, что он не бессловесный, — и все.
Мельница пожала плечами:
— Не знаю, я его всю ночь с Рутой и Лари прождала. Они–то спали еще, как и ты, а я глаз не сомкнула ни на секундочку. И в Мире Разума его не было, я проверяла, и запросы посылала, и экстренные вызовы. «Справка» ответила: нет его там и давно уже не было. А утром, едва он появился дома, приехала полиция, и его тут же забрали, вот и все. Он мне даже так ничего и не объяснил.
Мельница замолчала, и Дюша тоже молчал, потому что не находил нужных слов, да и мыслей подходящих не было.
— Пойдем отсюда, — предложил наконец он. — Или ты хочешь выспаться?
— Дурак ты все–таки, Динозавр, — полным прозвищем в ЗОД она называла Дюшу крайне редко, гораздо реже, чем просто дураком, только в состоянии раздражения.
— А чего? — глупо спросил он.
— Чего, чего, какое тут спать. Теперь все на мне. И контора, и Лари, и Рута, и сам отец. Где уж тут выспаться. — Голос ее звучал все раздраженнее.
«Ну и хорошо, — подумал Андрей, — пускай сердится, по крайней мере не заревет». Но он ошибся, тут Мельница и заплакала.
— Вот черт, — всполошился Андрей. Ему было жалко ее, да и виноватым он себя чувствовал. — Мель, ты что? Ты что? Его выпустят.
— Ясно, выпустят, — согласилась она. — Лет через пять.
— Да что ты, честное слово. — Он всполошился окончательно. — Почему через пять? Он никого так не освобождал. Что он, дурак, что ли? У него на это есть другие возможности.
— А где ж он шлялся всю ночь? — вся в слезах выкрикнула Мельница.
— Я почем знаю. Только все равно это не он. Бред какой–то.
— Но что же делать? — Теперь этот вопрос, с которым Дюша появился вчера в «Глобе», задала уже Мельница. Ответа он пока не знал, а посоветоваться, в общем–то, было не с кем. Меле самой помощь нужна, а единственному взрослому, на которого Дюша рассчитывал, тем более.
— Мама твоя знает, что Виктора арестовали? — спросил он вместо утешения.
— Не знаю. Не знает, наверное. Откуда ей знать там, где она находится. «Суперпокойников» по пустякам не дергают.
Мельница была права. В Зоне Нирваны, где обреталась уже второй год ее мать, царил полный покой, и нарушить его могло разве что настоящее землетрясение.
— Все равно пошли отсюда, — повторил он свое предложение только для того, чтобы хоть что–нибудь говорить и как–то действовать. — Здесь нам вообще делать нечего.
На сей раз Мельница сразу согласилась. Просто кивнула — и все. Они вдвоем вышли из обители вир- тосна, носившей у «глоботрясов» столь неблагозвучное имя «покойницкой». Уже на выходе из «Глоба» их перехватил Стеба.