Важнейшая задача - перевязочная. Ни одного подходящего дома. Нужна большая палатка, с бочкой вместо печки. С трудом натянули её: колья не шли в замерзшую землю, пришлось вмораживать в лед. Это требовало времени. Только к полудню растопили печь и развернули семь столов.
Часов в одиннадцать вечера работа замерла, и вся Угольная погрузилась во мрак. Сестрам и санитарам вменено навещать свои хаты.
9 февраля наша бригада работала в перевязочной. Начальник организовал перевозку к перевязочной на санях. Здесь санитар Бессонов с помощником разгружали и ставили носилки на пол у входа. Дальше раздевали. Стаскивали шинель, ватник, валенки и раненого клали на стол. Тут снимали лишь часть одежды, где нужно оперировать. Но Лида Денисенко стояла у инструментального стола в стерильном халате, как положено.
К вечеру подсчитали - сорок человек, из них четыре ампутации.
Кроме перевязочной, организовали "летучку". Это Лидия Яковлевна с Машей и с санитаром, нагруженные стерильным материалом, шинамии бинтами, ходили из дома в дом и перевязывали раненых на месте. Хотелось хоть чем-нибудь помочь тем, кто дожидается очереди в перевязочную.
Хозяйственники уже сумели обеспечить водой, три раза готовили горячее, в каждый дом завезли немного дров. Печь топили сами раненые. Страшно, вдруг где-нибудь вспыхнет пожар. Но другого выхода не было, один санитар на три-пять домов. Конечно, он дежурил бессменно и спал с ранеными. Только палатные сёстры имели одну небольшую хату для сна.
18. 1943 г. Угольная - продолжение.
10 февраля - мой день работы в "палатах" и руководства "летучкой".
Я выбрался на обход только часов в десять - пока утрясались всякие неполадки с питанием и размещением вновь прибывших.
Вхожу в хату прямо с улицы, так как сени разрушены. Клубы морозного воздуха, полумрак после яркого дня. Окрик:
- Двери закрывай!
Закрываю. Рассеивается туман, привыкают глаза. Оконце маленькое, наполовину закрыто снаружи соломой для тепла. Народ настроен сердито, но быстро смягчаются, когда поговоришь, Просят перевязки, эвакуации и уж потом - еды.
Смотрю каждого: проверяю карточку, сыворотку, обработку раны, повязку, ощупываю ткани - нет ли отёка или газа. Сестра измеряет температуру, поправляет повязки.
Не успел обойти и трёх хат (выбрал человек восемь для больших перевязок и операций), как прибегает Бессоныч.
Николай Михайлович! Начальство требует.
Оказывается, приехал главный хирург армии Лысак. Ругается:
- Что вы тут устроили! Разве это госпиталь! Почему нет сортировки ?! Что это за перевязки по хатам?! Почему раненые лежат на полу? Почему в шинелях в перевязочной? !
По-честному, он прав. Только, по-честному же, я не вижу возможности что-то быстро исправить.
Обговорили обстановку. Постановили: открыть два отделения: 1-е для приема и ходячих, 2-е - для лежачих. Мне досталось первое.
Ох, как медленно всё делается! Нам по "конвенции" отошло двадцать пять домиков, тридцать пять - второму отделению. Выделили одну лошадь для перевозки тяжёлых раненых.
13 февраля мы закончили сортировку и отделились совсем.
Теперь есть некоторый порядок: всех прибывающих раненых принимаем в большую палатку, записываем в книгу поступлений. Я или Лидия Яковлевна смотрим их. Лежачих, а также череп, грудь, живот - отправляем во второе отделение без перевязки, других, полегче, перевязываем и даже раны рассекаем. Ещё кормим и горячим чаем поим, Быкова всё устроила. Бочка - отличная вещь, можно какую угодно температуру нагнать. Только у стен холодно.
К 15 февраля в госпитале было восемьсот раненых. На скорую руку восстановили школу. Больше расширяться некуда.
После 16 февраля поступления раненых сократились. Армия продвигается, - везти далеко, дорога к нам только санная, машины не проходят. Лежачих почти совсем перестали привозить. Но ходячих приходило много. Правда, мы научились с ними управляться: принимали в сортировочной, кормили, перевязывали, даже оперировали некоторых, и оставляли ночевать. Утром к ним присоединяли своих из хат, кто уже мог ходить, давали сухой паёк на сутки и отправляли на Русский Брод, в ЭП. Так каждое утро собирается около сортировки команда "пилигримов". Хромые, у некоторых руки в шинах, завязанные головы, иногда вместо сапог опорки или разрезанные и перевязанные бинтами валенки. Вытягиваются длинной цепочкой и идут. Восемнадцать километров - не малый путь. Правда, через три километра, на большаке многим удается пристроиться на попутные машины.