История с клапанами на этом не кончилась. В 1963 году американец Старр опубликовали новую конструкцию, шаровой клапан, как в насосах. Шарик из селиконовой резины, седло - из стали, с обшивкой по ободку синтетической тканью, для фиксации к сердцу. Солидная такая штука - до 4 см. в диаметре.
На этот раз нам помогли инженеры. В городе Киров-Чепецк на Урале, есть завод, делает химию для обороны. На заводе был главный конструктор, многократный лауреат. И при том с пороком сердца. Он и взялся, сделал точную копию клапана Старра. Приезжал к нам знакомиться, привёз образцы. Заодно полечился. Но мы уже обожглись на своих и не спешили использовать. Начали в Москве, у Бакулева, но потом и мы попробовали - понравилось. Однако скоро обнаружился дефект: на границе, где "тряпка" прилегает к стали образуются тромбы, они отрываются и дают мозговые эмболии. Мы были пуганые и остановились, стали думать.
И придумали, обшивать всё седло, чтобы не было голого металла. В этом случае седло обрастает целиком и тромб не образуется. Второе, Юра Кривчиков вместо шара использовал полусферу, габариты сократились почти вдвое. Конструкцию отдали на завод, и они пустили в производство.
Два года мы очень осторожничали, вшивали только самым обречённым, пока не убедились в безопасности. Потом эти клапаны по всему Союзу применяли 20 лет. Через год после нас Старр тоже стал обшивать всё седло, как мы. Он сам придумал. А эмболии ? Нет, совсем не прекратились, но стали редки, если правильно применять лекарство тормозящее свертываемость.
Но вот драма: этот инженер от своего клапана и погиб. Его оперировали у Бакулева и он умёр в первый день - была ошибка хирурга.
Юра Кривчиков больше ничего толкового не изобрел, начал сильно пить, уехал, и прожил недолго.
13. 1962-68 г. Писатель.
История с писательством началась в 1962 году, когда были написаны "Мысли и сердце". Воспоминания по поводу начала такие. Был действительно ужасный день - вскрытие девочки с бантами, умершей по моей вине. Потом экстренная операция по поводу аневризмы аорты с кровотечениями, развившейся после ушивания Боталлова протока, самого простого порока сердца. Аневризма порвалась и больная умерла на столе от кровотечения.
Такая тоска, что нужно было напиться или выговориться. Пить тогда ещё не умел, а на другой день сел писать. Так родился "Первый день" будущей книги. Помню, что было чувство стыда, когда перечитывал и правил: "Зачем ты это сделал? ", "Так раздеться на людях"... "Не поймут и осудят. Спрячь!".
Но спрятать не мог. Нравилось. Читал и перечитывал, даже вслух. В конце концов, решился представить друзьям.
Решающее слово сказал Дольд.
Это здорово! Ты - настоящий писатель.
Не очень-то поверил, но было приятно. Сказали люди понимающие, не то, что друзья, хирурги.
Вдохновился. Не рассчитывал выйти в литераторы, решил использовать для объявления своих научных идей (проповедник ! ).
Главы в книге, после первой, были уже бледнее, но ещё приличные. Мнение Кирки, кажется, приводил, но повторю:
- Если бы ты умер, после первой главы, то сказали бы: "Какого писателя потеряли!" Всё остальное творчество только испортило впечатление.
Во всяком случае, я придумал фабулу и к концу 63-го года написал всю книгу. Дольды прочитали, одобрили, и Юра устроил знакомство в издательстве. Получилось очень удачно, редакторы заменили всего несколько фраз.
Славу книге дал журнал "Наука и жизнь". Тираж - миллион. Сосватала туда Джана Манучарова, журналистка из "Известий. С этого началась дружба с ней на двадцать лет. Джана отлично писала о науке.
В 1995-м, на семидесятом году жизни, она отравилась. Ещё раньше говорила: "Буду не нужна - отравлюсь". Я не верил. Сильная женщина.
Потом "Мысли и сердце" переиздавали, наверное, раз сорок, почти во всех республиках и в основных странах мира. Это не преувеличение. Во всяком случае, английский французский, немецкий, итальянский, испанский языки присутствуют. А так же шведский, финский, португальский, греческий, хинди. Не говоря о социалистах, поляках, болгарах, чехах.
С Дольдом всё кончилось плохо. Четыре года на снимках лёгких не было видно патологии. Даже думал, что пронесло. Но чудеса в нашем деле бывают так редко. Летом 1965 года появились признаки рецидива, потом была трудная осень и смерть с тяжелой агонией. Навещать его было - мука. Понял (эгоист?), - нельзя дружить с пациентами.
... ... ...
Тут следует сказать ещё об одном крёстном моей писательской карьеры, тоже друге, и тоже Юрии, но Григорьевиче, Ю.Г. - иностранце.