И сейчас юноша, взглянув на тени, что крались к топчану, определил: начало десятого. Он проспал, может быть, самое важное совещание в своей жизни. Вот его цена — сам людей подвел. Хотя люди сами хороши — не могли отложить, послать за ним нарочного.
Аркадий быстро набросил блузу, вскочил в штаны, обул босые ноги в сандалии и заспешил со двора прочь к управе. Спеша, он корил себя, призывал на свою голову кары небесные, ожидал, что успеет хоть к шапочному разбору.
В управе пронесся коридором, через открытую дверь в комнату, где обычно проводились заседания. Там застал лишь полицмейстера. Сердце ухнуло вниз: неужели не успел вовсе?… Но мгновением позже подумал: тогда почему этот остался здесь? Блаженное чувство разлилось по телу: остальные опаздывают еще больше, и стало быть, все в порядке.
Аркадий поклонился сидящему, тот ответили небрежным кивком. Был он утомлен ожиданием и жарой.
— Как палит-то с утра… — кивнул полицмейстер, вытирая платком шею. — Хорошо бы проводить совещания летом на морском бережку.
— Воистину… — ответил Аркадий, глядя в открытое окно.
Едва Аркадий сел, стали подходить остальные. С лицами серыми вошли оба Рязаниных, стараясь не смотреть в сторону друг друга. За ними как два архангела ступали оба Петра. Появился и доктор Эльмпт.
— Доброго утречка! — произнес он, но, напоровшись на взгляд городничего, осекся, поправился. — Ну, насчет доброго, я, видимо, погорячился.
Вопреки обыкновению, городничий сел не во главе стола, вдоль долгой стороны, почти посредине, рядом с Аркадием. Сын же его расположился напротив.
Аркадия озарило: отец и сын поссорились — кому из них верховодить. Ранее в управе решения принимались единогласно. В том смысле, что решал единственно голос городничего. Однако же пришла беда, откуда не ждали: сын, которого отец таскал когда-то за уши, вырос, не желает покоряться. Да и с чего вдруг? Ведь Ники вполне успешно командовал вчера в бою…
Тут же в душе расцвела гордость: расследование определенно шло на пользу разуму, он стал проницательней.
— Садитесь, господа. Мы тут с вами — братья по оружию. Поговорим меж собой, не взирая на чины, года, как равные с равными. Как рыцари короля Артура за Круглым столом… Думайте, что скажете… В смысле наеборот, скажете, что думаете?…
Аркадий думал быстро: на короля Артура нашелся свой Мордред. Потому мысли следовало придержать покамест при себе.
Оказалось, что подобным образом рассуждал не только Аркадий.
— Молчите? — спросил городничий. — Ну, тогда я скажу. Как грустно-то получается, господа. Я вот с вами со многими чуть не с детства знаком, можно сказать — с младых ногтей. И вот выходит — кто-то из вас английский подкаблучник.
— А отчего сразу из нас? — обиделся полицмейстер. — Может он из вас?
Он вполне явственно кивнул в сторону городничего и, даже, скорее, в сторону Аркадия.
— Да как вы можете! — вспыхнул тот. — Это я же вам сказал про шпиона! Если бы не я, вы бы и не знали!
— То-то и оно, — бурчал полицмейстер. — Уж лучше бы не знали. А может, вы на погибель в Буряковую балку нас заманили англичане, да пошло что-то не так? Ведь просто диво, что никого не убило!
— Да зачем вас туда заманивать?
— Да откуда мне вас, шпионов, знать? Может хотели город оставить без лучших граждан, а потом за выкуп отпустить?…
— Нет, это ерунда… — прервал его доктор Эльмпт. — Кажется, у вас высокое давление. Позвольте пульс ваш померить? Кровопускание…
Он привычным жестом попытался коснуться запястья полицмейстера, положить палец на вену, но был решительно отвергнут.
— Руки только не распускай! Может, ты шпион и погубить меня надумал?
В былые-то времена полицмейстер уж точно бы дал доктору прощупать хотя бы пульс. Но времена настали новые, неуверенные. И теперь закадычные друзья чуть не кричали друг на друга.
— Да помилуйте! Какой из меня английский шпион? — глупо оправдывался Эльмпт. — Я-то десять лет из уезда ни ногой! Скорей уж ты шпион!
— Я-то нет, а вот ежели ты шпион?…
— А может быть, ты?
— Я не шпион!
— А чем докажешь?
— А вот тебе истинный крест! — и полицмейстер широко перекрестился.
Городничий ненадолго задумался:
— А, может быть, — сказал он. — В этом что-то есть.
Послали за протоиреем. Когда тот приехал, Аркадий с городничим, перебивая друг друга, изложили суть дела. Выслушав говорящих, протоирей задумался, поглаживая свою бороду. После, произнес речь о том, что тому, кто солжет перед Господом, уготована геена огненная и муки вечные. Затем привел всех к присяге на Библии на верность российскому императору, к клятве в том, что английским лазутчиком является кто-то иной, а не дающий клятву. Аркадий глядел во все глаза, ожидая, что шпион все же выдаст себя. Однако же лазутчик, кем бы он ни был, клятву произнес с невозмутимым выражением лица.
— Художник ваш?… — предположил Петр-артиллерийский, играя моноклем в изящных пальцах. — Он ведь тоже был в бою?..
Сказано — сделано. Шумной толпой отправились к раненому. К неудовольствию больного спугнули двух милых дамочек, навещавших раненого. Однако же долго не задержались — художник поклялся легко, хотя и с задумчивым выражением лица.
— Надзиратели… — напомнил Петр-пехотный.
Но все было ясно: не они. Впрочем, все одно, сходили, привели к присяге и их. Те присягали истово, крестясь размашисто и воодушевленно.
— С Божьей помощью, расследование зашло в тупик, — заметил полицмейстер.
— Не святохульствуй, раб Божий, — предостерег Святой Отец. — У лазутчика место в аду уже есть. Не спеши оказаться ним рядом.
Задумчивые и злые вернулись в управу, захватив по дороге несколько штофов с водкой. Пили ее без закуски и не чокаясь, словно на поминках. Товарищ уже не верил товарищу, сын, похоже, не вполне доверял отцу. Шпион, кем бы он не был, внес смятение, недоверие.
Выпив две рюмки, Аркадий ушел, и его пропажа едва ли была замечена. Спирт сделал свое дело, сказалась ночная бессонница, и Аркадий заснул.
Снился Аркадию сон, дрянной и страшный.
Будто идет он по городу, по улице, залитой ярким солнечным светом, и вдруг из подворотни выскакивает черная старуха, хватает его за запястье и тянет за собой во тьму как в омут. Юноша пытается вырваться — да где там, жилиста бабка. Крикнуть бы — но слова в горле застряют, да на улице нет никого.
А темнота все ближе, и не видать в ней ни зги, лишь слышно как щелкают челюсти, капает что-то нехорошее и кто-то мерзко смеется.
И совсем бы победила старуха, но спасся Аркадий, свалился с кровати, ударился больно о пол, отчего и проснулся. После — долго лежал на досках, всматривался в потолок, слушал, как в подполье что-то точит страдающая бессонницей мышка.
На полу было хорошо, прохладно, от двери тянул сквозняк. И в этом благолепии Аркадий задумался над тем, о чем не было сказано ни слова на собрании, хотя именно для этого и стоило совещаться.
Что делать? — стучало в голове. — Что делать-то? Теперь от знания английского кода не было никакого проку. Англичане, верно, на всполохи гелиографа ответят залпами орудий, более в ловушку не попадут. Но имелось и нечто положительное: теперь шпион лишен был возможности снестись со своими работодателями. И что будет дальше? Каков будет их следующий ход? На месте англичан Аркадий бы заслал агента — человека, знающего русский язык, обычаи. Высадил бы его где-то под Бердянском или Мариуполем — в самом Гайтанове, чужак, появившийся внезапно, вызвал бы подозрения. Верно, на корабле хоть несколько человек знают, кто их агент, его имя, место проживания.
Пленный англичанин говорил, что ранее уже бывали встречи на берегу с агентом. Стало быть, тот тоже знает своих работодателей в лицо.
Однако же англичане наверняка не знали, что произошло в городе. Ведь, может быть агент провален, и всякая попытка с ним встретиться, обречена, и в городе ждет их ловушка. Тогда разумней было бы послать человека неприметного, снабженного всеми знаниями, но неизвестного шпиону.