культуру своих подчиненных – раздал им книги и заставил читать.
Чиновники (крапивное семя) очень мучились. Один из них, Мердяев,
которому достался «Граф Монте-Кристо», маялся ужасно.
«На другой день пришел он на службу заплаканный.
– Четыре раза уже начинал, – сказал он, – но ничего не разберу. Какие-
то иностранцы...»
Народ читал, тосковал, худел… Кое-кто начал пить.
«Однажды Мердяев, придя на службу, стал среди присутствия на колени,
заплакал и сказал:
– Простите меня, православные, за то, что я фальшивые бумажки делаю!
Затем он вошел в кабинет и, став перед Семипалатовым на колени,
сказал:
– Простите меня, ваше превосходительство: вчера я ребеночка в колодец
бросил!
Стукнулся лбом о пол и зарыдал...
– Что это значит?! – удивился Семипалатов.
– А это то значит, ваше превосходительство, что он ума решился! У
него ум за разум зашел! Лучше с голоду помереть, чем этакое на старости
лет видеть!»
Начальник оказался человеком неглупым и живо все отменил. Кончается
рассказ так: «Мердяев выздоровел, но не совсем. И до сих пор при
виде книги он дрожит и отворачивается».
* * *
Вот какую страшную историю поведал нам классик.
Охватывает ужас. А вдруг в Томске произойдет нечто подобное? Что
будет через год – представить страшно. Не прольются ли горькие чиновничьи
слезы, не раздастся ли по кабинетам стук лбов об пол. И не
прозвучат ли в стенах обладминистрации стенания: «Вяжите меня, православные!
Ничего не разберу, пять раз уж начинал!» Страшно, боязно за
чиновников.
Ну да рано. Как говорится, «оттерпимся, и мы люди будем». Сокращали
их, урезали, процеживали, прореживали… Авось, и язык иноземный
благополучно переживут. Не такой они народ, знаете ли, да-с!
БР-Р-Р!..
Стужа, метели, снега… Холод заслонил собой все. По утрам в окно
смотреть не хочется. Выглянешь: что там? А то же самое – снег и ветер,
и окоченелая фигура собачника, выведшего погулять свою замерзшую
псину… Бр-р-р!
Между тем, холодом, о котором с тревогой и сладким ужасом рассуждают
все общероссийские СМИ (интересно, что трубить и ужасаться
они начали с приходом стужи в Москву; до этого момента зима
была мягкой) – так вот, холодом, повторяю, жизнь наша не исчерпывается.
Во-первых, можно надеть теплые носочки. Во-вторых, если
кто и думает о стуже, так только не студенты. У них пора отнюдь
не холодная, а совсем даже наоборот – сессия. В омском госуниверситете
и того более поддали жару. Студент нынче пошел хитрый,
вооруженный всеми достижениями хай-тека, и профессура нанесла
ответный удар.
Он, студент, и раньше был не прост, но хай-тека не имел. Шпаргалки
приходилось писать на руке (ноге) или на длинных полосках бумаги,
скрученных в рулончик. Такая архаика нынче отставлена. Потребная для
ответа информация передается в экзаменационную аудиторию непосредственно
через мировой эфир – по мобильнику. (Есть еще третий путь
– учить, но этот метод ввиду чрезмерных трудовых затрат применяется
редко).
Вся штука в том, что профессора – тоже бывшие студенты, и эти
шпаргальные дела знакомы им не из теории. Окинем взором бескрайние
просторы российского высшего образования, все эти сонмы студентов,
деканов, аспирантов… И бросим грозный клич:
– А ну, сознавайтесь, кто из вас ни разу не схитрил, не списал, не заглянул
в шпаргалку? Встаньте!
И быть может, откуда-то из дальних рядов поднимется захудалый
ректор малюсенького вуза – какого-нибудь университета закройщиков г.
Торжка, – да и тот постоит, помнется, а потом махнет рукой да и молвит:
– Эх, сознаюсь, было дело…
Так-то вот.
Профессорско-преподавательский состав ОГУ воздвиг мощный заслон
на пути электронных суфлеров. В свое время идейных врагов и
очернителей типа «Голоса Америки» и «Немецкой волны» забивали
в эфире специальными глушилками. Похожее устройство – генератор
шума – установлено в здании университета. Действовать оно будет, как
утверждают, только во время сессии, и «сдуть» по мобильнику отныне не
сможет никто.
Что победит, чудовищное устройство или вековая лень? Знающие
люди, знакомые с лабиринтами студенческой души, утверждают:
– Никогда, о, никогда машине не победить человека!
Студиозусы еще что-нибудь удумают…