— Когда вы отдали ей билет?
— Хоть убейте, не помню.
— Попробуем вам помочь. Когда вы купили эти билеты?
— Я заказал их по телефону, но вот когда мне их доставили, не могу вспомнить.
— Это произошло вчера, — сухо произнес Свилби. — Курьер передал вам билеты на улице напротив вашего склада примерно в 3.15.
— Секундочку! Я все вспомнил, — оживленно заговорил Флэнч. — Я не давал билет Бетси, по крайней мере, из рук в руки. Оставил его у нее на квартире, напрасно прождав Бетси весь вечер. Написал о билете в записке… ну, и о желании забыть про нашу ссору. Осмелюсь предположить, что вы видели эту записку, если только она ее не выбросила.
Свилби дождался, когда Флэнч перестанет посмеиваться над своей забывчивостью, и спросил:
— Вы ушли из квартиры в одиннадцать вечера?
Флэнч согласно кивнул.
— Тогда билет не мог попасть к ней в руки. К этому времени она была уже мертва.
Флэнч провел языком по пересохшим губам и сжался в комок под взглядами полицейских.
— Кажется, я вспомнил, — неуверенно начал он. — Ну да! Конечно! Теперь я точно помню, что не видел ни билета, ни записки, когда вернулся в квартиру, после того как купил себе сигареты. Это было примерно в 7.45, как я и говорил инспектору.
— Ничего подобного вы мне не говорили, — возразил Тёрли. — Вы только сказали, что пришли в Крейнбрук Мэншенс около шести и вышли оттуда около одиннадцати вечера.
— Если я забыл сказать вам об этом, приношу свои извинения, — промямлил Флэнч. — Я добровольно явился к вам. Хотел помочь следствию. Если человек задумал убийство, ему не до билетов в театр.
— Как сказать, — заметил Свилби.
— А в какой лавке в 7.45 вечера продаются сигареты? — поинтересовался Тёрли.
— Конечно, в это время все лавки закрыты, поэтому я пошел в бар.
— В какой именно?
— Секундочку… Большой такой… На углу Крейнбрук-стрит… Точно! «Распростертый орел».
Флэнч напряженно ждал следующего вопроса, но его никто не задал. Наступила пауза, от которой у него взмокла спина.
— Послушайте, — не выдержал он. — Здесь все чисто, если смотреть на вещи непредвзято. Я пришел на квартиру в шесть вечера. Рассердился, что не застал Бетси, и собрался домой. Билет я оставил на столе вместе с запиской. Потом решил подождать еще минут десять и включил приемник, но мне ужасно захотелось курить, и я пошел в бар. Вы сами знаете, что так просто там сигареты не продают, и мне пришлось опорожнить пару рюмок виски, после чего я передумал ехать домой, а решил снова вернуться в Крейнбрук Мэншенс. Ни билета, ни записки там уже не было.
— Хорошо, — инспектор Тёрли медленно раскурил сигарету и добавил: — Как вы сказали, здесь все чисто, если смотреть на вещи непредвзято. Извините, что отняли у вас время. Если у сержанта Свилби больше нет к вам вопросов, вы свободны.
Флэнч провел ладонью по вспотевшему лбу.
— Ну, если так… Тогда я пойду. До свидания, джентльмены.
— До свидания, — услышал он в ответ.
Когда Флэнч осторожно закрыл за собой дверь, Свилби пожал плечами, выражая свое несогласие с решением инспектора.
— Он сам отдал билет Бетси, — сказал сержант. — Только мы не знаем, когда именно. Вы приказали вести следствие таким образом, будто в деле замешана одна девушка. Итак, Барбара-Бетси с картиной выезжает из гаража в 6.40. И не говорите мне, что она поехала в Крейнбрук Мэншенс. Конечно, она поехала домой. При таком раскладе, если Кинсард — убийца, он должен был убить свою жену около семи вечера.
— Возможно, — осторожно произнес Тёрли.
— Но почему он не избавился от картины? Ведь она для него бомба замедленного действия, рано или поздно он на ней взорвется! С другой стороны, если Кинсард виновен, и, следовательно, Флэнч ни при чем, почему он все время лжет? Что скрывает? Почему лезет из кожи вон, чтобы убедить нас в том, что в тот вечер не виделся с Бетси?
— А если в деле присутствуют две девушки, а не одна, что тогда?
— Тогда Барбара убита, а Бетси исчезла. Одна из версий — Флэнч с Бетси убили Барбару и подбросили Кинсарду картину, чтобы его подставить. Если мы эту версию принимаем, поведение Кинсарда сразу становится логичным. Он слышал скрип ворот в гараже — вероятно, те двое подбросили ему картину в «крайслер» и, пока он рыскал в саду, незаметно исчезли. Во всяком случае, это объясняет, почему он не уничтожил картину…
— Да, только в том случае, если девушек все-таки двое. Если Бетси и Флэнч убили Барбару. Но выбросим все «если» и останемся с одной девушкой и картиной, — прервал сержанта Тёрли. — Держи свою версию про запас, пока не отыщется Бетси, а я займусь Кинсардом.
10
Кинсард встретил инспектора сдержанной улыбкой и провел его в гостиную. Тёрли отказался от предложения выпить.
— Тогда, может быть, кофе? Черный или с молоком? Я неплохо его готовлю.
— Черный, пожалуй, — согласился Тёрли.
Никогда еще перед ним не стояла столь трудная задача: заманить в ловушку адвоката, который сам поднаторел в перекрестных допросах.
— Хочу вернуться к картинам, которые вы должны были отвезти на выставку, — начал он. — Сколько всего картин было в машине?
— С полдюжины. Я не считал.
— В каталоге отмечено, что семь картин были переданы миссис Кинсард. Это так?
— Наверное, — пожал плечами Кинсард.
— Их положили в машину во вторник вечером, и там они оставались всю среду и сегодня большую часть дня…
— Они оставались в машине до тех пор, пока я не поехал за миссис Тремман в полицейский участок, перебил инспектора Кинсард. — Я оставил картины в гараже, а потом около трех часов дня с миссис Хэнсон перетащил их в дом.
— Вы не хотите знать, чем меня так заинтересовали эти картины?
— Признаться, нет. Но я догадываюсь, что по ним вы рассчитываете выйти на Бетси Тротвуд. Она тоже имела какое-то отношение к выставке. Миссис Хэнсон слышала разговор по телефону.
— Мистер Кинсард, если вас не затруднит, не могли бы вы пересчитать, сколько сейчас у вас в доме картин?
Прошло несколько минут, прежде чем Кинсард снова вернулся в гостиную.
— Я посмотрел — всего семь картин.
— Если добавить ту, что забрал художник, получается восемь. И эту восьмую картину — «Медузу» — девушка, называвшая себя Бетси Тротвуд, вчера без двадцати семь положила к себе в «моррис».
— Что?! — воскликнул Кинсард. — Тогда, черт возьми, как она попала сюда?
— Как раз это я и пришел выяснить, — невозмутимо ответил Тёрли. — Без двадцати семь «моррис» выехал из гаража. В это время в городе большое движение, и понадобится не меньше двадцати минут, чтобы проехать три мили. Примерно в семь часов вам показалось, что скрипнули ворота в гараже, и вы пошли посмотреть…
— И ничего не увидел! — воскликнул Кинсард.
Тёрли молча посмотрел на него.
— Красноречивое молчание, инспектор, — добродушно рассмеялся Кинсард. — Значит, вы считаете, что в гараже я встретил Бетси и пообещал ей, что никому не скажу, что она привезла картину? Даже после того, как на меня свалилось это несчастье, а сама Бетси исчезла?
— Если вы не сможете дать вразумительное объяснение тому, как эта картина появилась у вас в доме, мистер Кинсард, это может произвести на наш юридический отдел крайне невыгодное для вас впечатление.
— Не понимаю, при чем тут ваш юридический отдел?
— Он может прийти к выводу, что миссис Кинсард приехала домой в семь вечера в «моррисе», и вы убили ее.
— Инспектор, это настолько возмутительное заявление, что я не нахожу слов! Или просто чего-то недопонимаю. Разве не вы говорили, что Бетси Тротвуд села в машину без двадцати семь? Что у Бетси ушло минут двадцать, чтобы приехать сюда? Скажите, какое это имеет отношение к моей жене?
— Мы исходим из того, что миссис Кинсард и Бетси Тротвуд — одно и то же лицо.
— Узнаю теорию миссис Тремман о раздвоении личности, которую она, полагаю, выплеснула на вас в полицейском участке.
— В качестве Бетси Тротвуд ваша жена имела любовника, и он признал ее в покойной миссис Кинсард.