Выбрать главу

Мне только было непонятно, о чем думает Ал — неужели он не понимает, что делает только хуже и себе, и ей?..

Как я умудрился не завалить экзамен, было непонятно; мои мысли были где угодно, но только не в билетах по географии.

Утром двадцать шестого числа Ал пришел на завтрак мрачный и серьезный.

— Отец вызывает меня домой, — шепотом объяснил он, поймав мой удивленный взгляд. — Говорит, что срочно.

Я приподнял брови.

— Не знаю, что случилось, он не доверяет комм-связи… К вечеру за мной придет сопровождение, и я сегодня же улетаю.

— Ты сказал Винкл?..

Он только покачал головой.

Винкл сидела за столом в траурном платье, том самом, которое она одевала на похороны, и вид у нее был еще более мрачный, чем у Аластора. С омлетом она расправлялась так, будто он был отравлен кровным врагом, но отказаться не получилось.

Настроение за столом вообще было подстать погоде — за окном лило так, что собаку из дома не выгонишь. Марк был все еще в обиде, что отец не взял его в очередную командировку (Глава Дома Фииншир вылетел еще ночью, по вызову, и обещал вернуться к вечеру) — он не любил подолгу оставаться на вилле. Сара показательно дулась на Роксану, каким-то непонятным образом очутившуюся в спальне отца в одном пеньюаре; сама Роксана вид имела невозмутимый, но украдкой вытирала салфеткой уголки глаз. Ирину, судя по зеленоватому цвету лица, снова подташнивало; Билл был занят исключительно ее самочувствием, что не улучшало его настроения.

День прошел в натянутом молчании; от смертельной тоски нас не спасло даже испытанное средство — наша любимая "Territoria"; перед обедом я случайно наткнулся на плачущую Винкл, но узнать причины трагедии не удалось — Винкл сделала вид, что у меня галлюцинации и ничего особенного не произошло.

Вечером улетел Аластор; я мирно пожал ему руку, мы невесело улыбнулись друг другу и обменялись электронными ящиками. Винкл повисла у него на шее; Аластор, видимо автоматически, приобнял ее за талию.

Они целовались а посадочной площадке, и им, похоже, было совершенно все равно, кто еще стоит на крыльце и на них смотрит.

Я успешно делал вид, что меня здесь нет и я ничего не вижу; мысли меня обуревали исключительно мрачные; я стоял и размышлял о том, что завтра… завтра двадцать седьмое сентября.

***

— Аластор, зайди ко мне немедленно.

Голос отца, прорвавшийся через динамики моего коммуникатора, вырвал меня из объятий Морфея; я поспешно оделся, попытался пригладить мокрой ладонью непослушные кудри, немного подумал и все же расстался с мечтой о внешности настоящего джентльмена. Ал вот — настоящий джентльмен; но нельзя, однако, сказать, что это делает его счастливым.

Отец ждал меня не за широким столом черного дерева, как это бывало обычно, а у низкого подоконника: он будто бы невзначай подергивал себя за мочку уха и разглядывал наши аллеи с видом истинного ценителя. Для него это крайняя степень волнения; я бы уже бороздил парк в поисках тихого местечка, чтобы никто не увидел меня в таком неуравновешенном состоянии.

— Садись, — он махнул рукой то ли в сторону своего любимого, чуть продавленного, кресла, то ли на жестковатый стул для просителей.

Я не смог определиться с выбором, поэтому вежливо отозвался:

— Я постою.

— Не валяй дурака, — раздраженно буркнул Глава Дома Фииншир. — Садись.

Я пожал плечами и опустился на стул; под его тяжелым взглядом в кресле я чувствую себя неуютно — хочется встать и поправить мундир, которого у меня нет.

Пожалуй, кабинет моего отца заслуживает отдельного разговора; сейчас для него не время и не место, но воспоминания редко выбирают, какими дорогами им стоит прийти.

Когда-то довольно давно какой-то видный политический деятель заметил, что кабинеты стоит делать большими, функциональными и неуютными. Большими — ведь это место, в котором ты проводишь треть своей жизни — а человеку нужно пространство; к тому же работать в беспорядочном нагромождении предметов неудобно. Функциональными — ведь это все-таки работа, и нужно здесь именно работать, а не пить кофе и раскладывать пасьянсы; поэтому здесь должно быть лишь то, что действительно нужно, и ничего более. Неуютными — ведь отсутствие кофейника и кресла-массажера и общая мрачноватость помещения не позволят вам задержаться здесь на всю ночь, что положительно влияет на отношения в семье и общее психологическое состояние.

Моему отцу, впрочем, советы не писаны: он любит говорить, что у него есть своя голова на плечах, и он сам с ее помощью может много что насоветовать. Поэтому в его кабинете климат-контроль, цветы на подоконниках, пастельных цветов обои и замечательное кресло, в котором мне, правда, довелось сидеть всего лишь раз. Словом, с уютом здесь все в порядке. А до отношений в семье ему, похоже, нет никакого дела.