Но удручающие картины перемежались с интересными выводами: «Нынче камчадалы, следуя примеру русских, и сами стараются их обманывать; но по простоте своей никогда не удается им обмануть старожилов камчатских». В свою очередь, русские переселенцы постепенно перенимали добродетельные черты характера камчадалов. В одном из острожков, Большерецке, где жили только русские, Головнин вдруг спросил своего напарника, мичмана Рудакова:
— Живали вы в деревеньке российской, Илья Дмитрич?
Головнин имел жизненное правило обращаться с младшими по званию только на «вы».
— С маменькой в усадьбе, — недоуменно ответил Рудаков.
— Никогда не слыхали, как наши мужики на сходке глотку дерут за каждую полушку?
Рудаков растерянно улыбался, пожал плечами, а Головнин все допрашивал:
— Или на почтовой станции с кулаками бранятся друг с другом, чтоб в очередь лошадей не давать. — Не дождавшись ответа, продолжал: — То-то, а я видывал не раз. А вот здесь на Камчатке наши русачки в селениях добры и услужливы, как камчадалы, не бранятся, да и воровства про меж них не замечено. Чудится мне, рассыпь перед ними золото, не возьмут…
В последнем, Начикинском острожке, как и в Малках путники блаженствовали, купались в горячих ключах…
Море, а тем более океан, безбрежны на десятки, сотни, иногда тысячи миль. Если смотреть в открытом море на судне с высоты десяти метров вокруг, то линия горизонта усматривается не более чем на семь миль. При появлении за видимым горизонтом какого-либо судна дальность видимости соответственно увеличивается…
Утром 27 мая 1810 года «Диана», лавируя на выходе из Авачинской губы, повстречалась с транспортом «Павел». Командир «Павла» лейтенант Шахов перебрался на «Диану» и за два часа успел с Головниным «переговорить обо всем, как до службы относящемся, так и о наших собственных делах». Главное, что сообщил Шахов, транспорт идет из Нижнекамчатска взять припасы, выгруженные с «Дианы», и отвезти их в Охотск.
Спустя два часа задул южный ветерок, и оба судна расстались, каждый пошел по назначению: «Павел» — в Авачу, шлюп — в Новоархангельск.
А в эти самые часы где-то совсем рядом, скрытый дымкой, шелестел вялыми парусами шлюп «Нева» Леонтия Гагемейстера. Он шел из Америки в Петропавловск. Не удалось повидаться друзьям, и эта встреча состоится лишь много лет спустя…
Гагемейстер доставил в Петропавловск большую партию пушнины и необычный «живой» груз, четырех кандальников из Новоархангельска. Гремя цепями, выбрались из шлюпа на берег один за другим четыре сумрачных, бородатых мужика под охраной матроса с ружьем.
Поздоровавшись с Хлебниковым, Гагемейстер кивнул на них:
— Принимай арестантов из Ситхи. Бунтовали супротив правителя, лишить жизни Баранова замыслили, да сорвалось у них.
Гагемейстер протянул Хлебникову конверт.
— Тут в бумагах Баранов все указал. Вызывай солдат и в холодную их, потом разберешься. Мне-то товар выгружать повеселее надобно, да и айда с командой в Петербург сибирским трактом…
История с бунтом приключилась прошлой осенью в Новоархангельске или, как еще его называли, Ситхе, по имени острова, на котором он расположен.
Нелегко жилось людям на Камчатке, но терпимо, хотя изредка и тут случалась смута. Совсем тяжко приходилось «промышленным» людям в Российско-Американской компании на Аляске. Завлеченные в свое время обманом и посулами на Алеуты, эти сибирские «посельщики» еще до прибытия в Новоархангельск попадали в кабалу компании и по сути оказывались на положении рабов. Непомерно высокие цены на провизию, низкая оплата труда все крепче опутывали кабалой работных людей, живущих в долг. Люди роптали, но с тоской понимали, что вряд ли когда-нибудь вернутся на родину. Компания не отпускала должников, а на страже ее интересов круто и жестоко стоял два десятилетия главный правитель Александр Баранов. Против него-то и затеяли заговор «посельщики». Заводилой стал один сибиряк, Василий Наплавков. Заговорщики хотели убить Баранова, завладеть оружием, имуществом, расселиться на островах, завести свой промысел, а там, Бог даст…
Как часто бывает в российской жизни, среди смутьянов затесался предатель, поляк Лещинский. Бунтарей скрутили, заковали в кандалы. Ранней весной Наплавкова «со товарищи» Баранов отправил для следствия и суда на шлюпе «Нева» в Россию…
Проводив «Неву» со смутьянами, главный правитель ушел в дела. Навалились заботы, торопило время, настала пора отправлять промышленных людей на дальние острова за бобрами. Их шкурки — золото, пушистый мех зверьков — основа, на которой покоится все благополучие компании. Этому делу он отдал лучшие годы жизни и не жалел об этом. Вечерами, уединясь в своей комнате, не зажигая свечей, в серых сумерках, ворошил в памяти прошлое…
Недавняя смута среди людей всколыхнула многое…
Молодость его осталась далеко в Олонецком краю, где десяток лет томилась его супруга Матрена с дочкой-невестой, но так и не дождалась, отдала Богу душу. Григорий Шелихов долго в свое время уламывал его в Иркутске занять эту должность, потому что не видел более подходящего человека для воплощения своих дерзких замыслов.
Он знал его как жесткого, крутого нрава человека, обладающего железной волей и невероятной выносливостью. К тому же разгадал в нем, малообразованном купце, незаурядный ум, хватку и сметку. Плотно сбитый, приземистый каргополец умел смотреть дальше и видеть больше, нежели кто-либо другой…
И в самом деле, за десяток лет Баранов, наперекор страшным испытаниям, снарядил добрый, десяток экспедиций, обошел кругом все Алеуты, основал фактории на американском материке, на берегах Кенайского и Чугацкого заливов. На острове Кадьяк появилось Адмиралтейство. Там спустили на воду первое судно — трехмачтовый двухдечный бриг « Феникс».