Стефани сделала понимающий вид, подумав при этом, зачем нужно так выставлять напоказ роскошь, когда посещаешь бедняков. Она заметила на краю фонтана радиоприемник «Трансоушиэник» с вытянутой антенной, а рядом двух воркующих горлиц. Внезапно ее вновь охватило почти яростное чувство, что все вокруг нереально, что это сон, как будто за всем, что она видела, находился совсем иной мир, затаившийся и готовый внезапно явиться и раскрыться… Жар и нервное истощение всюду искали поводы для тревоги и вызывали ее по внешне правдоподобным причинам, и Стефани знала, да, она просто-напросто знала, что в окрестных кустарниках спрятаны некие предметы. Она даже махнула рукой, чтобы прогнать огромных зеленых мух, которые жужжали у нее перед глазами… И это ужасное присутствие, тем более нечеловеческое, что у него было человеческое обличье… лицо Мурада наводило на мысль о египетских жрецах, проклятиях, гробницах неизвестных богов и обо всем, что Стефани знала о фараонах и их верных слугах, которых хоронили вместе с хозяином, чтобы они могли служить ему и после смерти…
— Как вы прекрасны!
Она так привыкла слышать эту фразу, что после нее мир вокруг снова стал понятным и естественным, как будто бы позаимствовав у банальности комплимента привычный вид.
— У вас потрясающее платье…
— Вы находите?
Стефани повернулась на каблуках, взметнув локоны и муслин, вновь обретая, благодаря профессиональному рефлексу, движение, позу и улыбку… Она только теперь обратила внимание на свое платье: ведь она вытащила из чемодана с коллекцией первое, что попалось под руку…
— Это туалет от Нины Риччи, платье-туника из вышитой органзы… В комплекте с лисьим боа… Цена двадцать девять тысяч девятьсот франков…
Она прервала свою речь и поднесла руки к вискам.
Стеф, ты совсем спятила. Ты же пришла, чтобы… Она посмотрела вокруг себя. Сумка «Гуччи» лежала на газоне у ее ног.
Стефани схватила сумку и вытряхнула ее содержимое на ковер.
Ей сразу же стало лучше. Слава Богу, оно на месте. Всё на месте.
Она нагнулась и подобрала голову, которая, выпав, легла набок. Она поставила ее прямо, и немного поправила волосы.
Лед растаял, и казалось, что по мертвому лицу струятся слезы.
Молодой человек смотрел на лицо стюардессы с озабоченным видом, но без всякого удивления.
— Да, я в курсе, — сказал он. — Правительство сразу же проинформировало меня… Это омерзительно. Преступление против человечности…
Он нагнулся, взял стакан с апельсиновым соком и протянул его Стефани.
— Выпейте… Эта поездка в такси, наверное, была очень утомительной…
Он хлопнул в ладоши, и тут же появился слуга с кофе и бутербродами с икрой. Больше принц не обращал ни малейшего внимания на предмет на ковре.
— В горах об этом ходит много разговоров… Я пытаюсь успокоить умы, но…
Именно в этот миг — вероятно, из-за отсутствия реакции со стороны Али Рахмана и слуг — Стефани впервые испытала чувство, что обстоятельства в точности таковы, какими они и должны быть, что они нормальны, и что пора ей начать уважать нравы и обычаи этих людей и больше не докучать им своими западными предрассудками…
— С вашей стороны очень мило приехать ко мне еще раз, — сказал Али. — Я хотел навестить вас в клинике, но мне это было… не рекомендовано…
— Ваши розы были великолепны, — сказала Стефани. — Я забыла поблагодарить вас, ну да что там, то одно, то другое…
Но тут же снова сорвалась:
— И это все чувства, которые она у вас вызывает?
Али бросил взгляд в сторону ковра.
Потом отпил апельсинового сока.
— Знаете, — сказал он нейтральным тоном, и Стефани почувствовала, что он прилагает к этому усилие, — знаете, они насмерть забили палками моего отца, а затем привязали его тело к лошади и…
Он слегка пожал плечами.
— Где вы раздобыли эту голову? — поинтересовался он.
— Раздобыла? Раздобыла? Могу вас заверить, что…
— Я хочу сказать, как она к вам попала?
Он рассеянно слушал ее рассказ, и вид у него был напряженный и озабоченный. Ей никогда не забыть этой грациозной фигуры в одеяниях из восточной феерии, — уперев руку в бок, он стоял в высокомерной и повелительной позе перед головой, что с задумчивым видом лежала у его ног, на красно-черном ковре…
Это было похоже на иллюстрацию к какой-нибудь волшебной сказке… Нет, конечно же, нет, состояние мое было далеким от нормы, близким к безумию, но я об этом не подозревала, и нужно честно признаться, что этот кошмар представал в самых что ни на есть живописных красках… В общем, чистое волшебство, — иронично заметил какой-то журналист, но от воспоминаний лицо Стефани, видимо, приняло такой потерянный вид, что никто не рассмеялся. Она порой испытывала сожаление, да, сожаление, что с ней не было Бобо с его фотоаппаратом, и еще у нее время от времени вырывался странный смешок, с которым ей не удавалось совладать… Но нельзя обвинять ее в бессердечии, это было нервное, она находилась на грани истерики, и признайтесь, господа, стоять там в платье от Нины Риччи… Она неудержимо расхохоталась, затем расплакалась, и вспышки вокруг нее засверкали с удвоенной частотой, а журналисты почтительно молчали, чтобы не спугнуть этот живой момент истины, которым жадно насыщались одноглазые камеры…